Деррида. Бенуа Петерс

во мне пробуждается дьявольское стремление и создается впечатление, что я вижу мир с изнанки и вниз головой, я со всем этим соглашаюсь… позволяя себе лишь вздохи, о которых быстро забываю, с несколько бесчувственной трезвостью и глухим смирением тех, кто продолжает жить, поскольку забыл, что воздух стал более разряженным[219].

      Несмотря на удаленность, университетский мир все же дает о себе знать. В феврале 1959 года Морис де Гандийак предлагает своему бывшему студенту принять участие в «Диалогах в Серизи», которые должны состояться летом и будут посвящены теме «Генезис и структура». Деррида мог бы выступить с докладом о Гуссерле, развив свой диплом. Но главное, с точки зрения Гандийака, – это «свободная дискуссия в тесной компании», в которой будут обсуждаться доклады, и все это «на фоне тучных нормандских нив». Там будут «феноменологи, диалектики (идеалисты и материалисты), логики и эпистемологи, историки экономики, искусства и языка, этнологи, биологи и т. д.». Диалоги будут «по возможности гибко» модерировать Люсьен Гольдман и сам Морис де Гандийак[220]. Хотя Деррида побаивается этого первого публичного выступления, он не может не принять столь лестного предложения.

      Именно в этом году – а не в 1957-м, как он скажет впоследствии на защите своей диссертации, – он официально заявляет ее тему: «Идеальность литературного объекта». Хотя работа ориентируется на Гуссерля, она должна вывести Деррида на проблематику, являющуюся в основном его собственной, то есть в направлении, которое с юношеских лет имеет для него наибольшее значение:

      Для меня тогда вопрос был в том, чтобы приспособить техники трансцендентальной феноменологии, в большей или меньшей степени перестраивая их, к разработке новой теории литературы, того типа весьма определенного идеального объекта, коим является литературный объект… Ведь я должен без особых уточнений и оговорок напомнить, что самый устойчивый интерес у меня, даже, если это возможно, до интереса философского, был к литературе, к так называемому литературному письму.

      Что такое литература? И прежде всего что значит писать? Как письму удается проблематизировать даже вопросы «что это» и «что это значит»? Иначе говоря – и вот, собственно, это «иначе говоря» и было мне важно, – как и когда запись становится литературной и что тогда происходит? Чему и кому она тогда обязана? Что происходит между философией и литературой, наукой и литературой, политикой и литературой, теологией и литературой, психоанализом и литературой – вот самый настоятельный вопрос, содержащийся в абстрактной формуле названия[221].

      Жан Ипполит, наверное, несколько сбитый с толку этой необычной темой и ее неопределенными очертаниями, однако, утверждает ее, заверяя в то же время Деррида, что тот сможет изменить название, когда продвинется с написанием текста. Ипполит говорит, что рад узнать о почти полном завершении перевода «Начала геометрии». Подтверждая, что он готов опубликовать текст в руководимой им серии «Эпиметей», он просит Деррида

219

Письмо Деррида Мишелю Монори, 15 декабря 1958 г.

220

Письмо Мориса де Гандийака Деррида, g февраля 1959 г.

221

Derrida J. Ponctuations: le temps de la thèse // Du droit à la philosophie. P. 443.