Апология человека. Избранные стихи. Олеся Николаева

хочешь, Господи, можешь меня

      очистить!»

      – А причащаться мы ходили в Сухумскую

      церковь.

      Ну а так – вечерние, утренние молитвы,

      монашеское правило: три канона,

      акафист, кафизмы, Евангелие, Апостол.

      И конечно – Иисусова молитва.

      И вообще – подвиг молчанья.

      Засыпая, я думала – как же ты все-таки, жизнь,

      удивительна, баснословна,

      все в тебе перемешано, все три дороги,

      никаких указателей – направо, налево, прямо.

      Еще вчера, считай, я грела глупое тело

      на камнях Сухуми,

      а может, завтра взберусь на какую-то там вершину,

      и тяжелый клобук надену,

      и завернусь в трудную рясу.

      – Так вот, – продолжал Августин,

      устраиваясь поудобней, —

      этот отец Авель сидел дважды:

      первый раз за то, что крестил в Черном море

      пионерский лагерь;

      второй – за царицу Тамару.

      Какой-то полковник в его присутствии

      обозвал ее нецензурным словом,

      а Отец Авель был крепкий, сильный,

      под два метра ростом.

      Пришлось полковнику извиниться,

      отцу Авелю же – прогуляться

      по сибирским просторам.

      …Тот, кто поручил мне Августина,

      говорил: лучше прогневить человека,

      чем прогневать Бога.

      Назавтра Знаменитый Писатель,

      выбранный в покровители,

      защитник, неожиданная надежда,

      уезжал в Гватемалу, потом – в Гонолулу

      и еще куда-то.

      Сегодня у него был единственный вечер,

      да и тот был занят:

      он задавал ужин в Дубовом зале

      в честь классика английской литературы.

      – Ты хоть знаешь, что он написал? —

      спрашивал Знаменитый Писатель,

      ведя меня лабиринтами к ресторану.

      – Кажется, «Алые паруса», – отвечала я,

      смеясь собственному остроумью,

      ибо чувствовала, что все началось отлично.

      Каждый вечер до самой глубокой ночи

      мы с Августином разжигали кадило,

      ходили по комнатам, распевая молитвы,

      и я больше всего боялась сфальшивить,

      но в конце концов вдохновение побеждало.

      В доме уже все спали:

      чиновники и поэты, лауреаты и кандидаты,

      якобинцы и гугеноты,

      и кадильный дым окутывал их сновиденья —

      хронику века, программу «Время», акции, баталии и

      реформы,

      семейные неурядицы, мировые войны,

      общественные нагрузки, неприятности на работе.

      – Мы немножко посидим на банкете,—

      сказал Знаменитый Писатель,—

      а потом поговорим по твоему делу.—

      И я так загадочно ему кивнула,

      что он не выдержал и спросил почти сразу:

      – Ну, вкратце, что у тебя такое?

      – Августин, – говорила я, – дай-ка скуфью

      примерить,

      ну, как – идет мне?

      А теперь еще, пожалуйста,