А между тем. Лариса Миллер

идёт да идёт

      от зари до зари,

      Дождь идет, а по лужам

      снуют пузыри,

      И с небес и с ветвей,

      и с любого листа,

      Дождик капает, будто бы

      краска с холста.

      Что за живопись. Бог мой,

      и как не нова!

      Кто не видел, как мокнет

      под ливнем трава,

      Кто здесь не был, и не жил,

      не ведал страстей,

      И в руках не сжимал

      колонковых кистей.

      Во влажные кусты жасмина…

      Во влажные кусты жасмина

      Лицом зарыться, в белый куст,

      И ничего не знать помимо

      Того, что день, как небо, пуст,

      Как небо, пуст, как небо, светел.

      «Ты кто?» – спросила я его, –

      «Среда? Суббота?». Не ответил

      Мне день тишайший ничего.

      «Который час? Число какое?», –

      Спросила. Он не отвечал,

      И я оставила в покое

      Его, чтоб он не осерчал.

      А он сиял, сиял и длился,

      Не зная рамок и тисков,

      Пока однажды не пролился

      Дождём бесшумных лепестков.

      «Пространство певучее светлое…»

      Эпитафия на смерть минуты.

      22 июня

      «Пространство певучее светлое,

      Останься певучим и светлым», –

      Твержу, хоть и знаю – заветное

      Желанье является тщетным.

      И стрелка, всегда неуёмная,

      Всё движется, всё поспешает

      И нас обрекает на тёмное,

      И светлой минуты лишает.

      О вечное усекновение

      Июньского дня светового!

      День кратче уже на мгновение.

      Простимся же двадцать второго

      С надеждой на свет нескончаемый –

      Потеря не может не ранить –

      Прощай, осиянный и чаямый

      Миг радости. Светлая память.

      Не вмещаю, Господи, не вмещаю…

      Не вмещаю, Господи, не вмещаю.

      Ты мне столько даришь. А я нищаю:

      Не имею ёмкостей, нужной тары

      Для даров твоих. Ожидаю кары

      От тебя за то, что не стало мочи

      Всё вместить. А дни мои всё короче

      И летят стремительно, не давая

      Разглядеть пленительный отблеск края

      Небосвода дивного в час заката…

      Виновата, Господи, виновата.

      Идут по свету дяди, тёти…

      Идут по свету дяди, тёти,

      И все они в конечном счёте

      Куда-нибудь придут.

      Ну а душа – она в полёте,

      Она ни там, ни тут,

      Коль есть она. А если нету,

      Придётся бедному поэту

      Вот так писать в тиши:

      «Людской поток течёт по свету,

      Течёт – и ни души».

      На земле-то жить нельзя…

      На земле-то жить нельзя.

      И недаром у Шагала

      Пешеходов крайне мало,

      Все живут, летя, скользя

      Над поверхностью земной.

      И фигуры Боттичелли

      Не к земной стремятся цели,

      А к какой-нибудь иной.

      Все они удлинены,

      Будто тянутся куда-то

      К