Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый. Нелли Шульман

упорно не желал появляться на свет.

      Едва приехав в имение, Феодосия жестоко, что было у нее совсем не в обычае, повздорила с мужем. Показывая ей надворные постройки, Федор буркнул:

      – Вона мыльня. Как тебе срок настанет, так… – не закончив, он попытался повести жену дальше. Феодосия застыла на месте, аки жена Лота.

      – Даже не думай. Я не зверь лесной, чтобы ребенка своего в норе приносить.

      – И где ты рожать предполагаешь? – опешил Федор.

      – В Новгороде слыхом не слыхивали, чтобы роженицу с глаз людских прятать. Как время приходит, так в верхней горнице ставят полати особые, с перекладиной, чтобы держаться. Там женщина и рожает, на свете Божьем. Младенец не темноту перед собой видит, а лица человеческие, а отец его на руки берет, как он на свет появился.

      Феодосия с отцом ходили навещать недавно родивших жен заморских купцов. Женщины, в роскошных одеждах, склонялись над расписными колыбелями младенцев, не страшась ни сглаза, ни порчи.

      – И навещают родильницу родственники и друзья с подарками, – закончила она: «Ребенка не прячут от чужих глаз. Бывает и так, что муж жене при родах помогает».

      Федор сдержал крепкое слово, не желая ругаться с бабой на сносях.

      – Что иноземцам хорошо, то нам бывает некстати, Федосья. Тебе бы про сие помнить пристало.

      – Как попала на Москву, дак ни на миг забыть не удалось, – шевельнула бровью боярыня. Жена, не оглядываясь, пошла прочь.

      – Вот она, кровь новгородская, – с непонятной тоской подумал Вельяминов.

      Вспомнив разговор с мужем, Феодосия досадливо поморщилась. Вроде и не ссорились они с тех пор, но было ей неприятно Тело наполняла непонятная боль, сердце словно что-то схватывало и отпускало.

      На западе, над долиной Сетуни, вились дымки деревенек. Багровое солнце заваливалось за горизонт. Над Яузой и Китай-городом висело серое грозовое облако. Порывистый ветер завивал песок на берегу, пенил барашками свинцовую воду.

      Пора бы и в терем… – поднявшись, Феодосия схватилась за ствол дерева. Прозрачная жидкость хлынула по ногам, собираясь в лужицу на примятой траве.

      – Господи, Федора нет, Матвей на Москве… – испуганно подумала она:

      – Бабки все у царицы третий день… – в светелках боярынь шептались, что царица Анастасия, едва оправившись после тяжелых родов на исходе прошлой осени, опять понесла.

      Феодосия побрела через луг к теремам. На дворе ключница Ульяна, едва увидев ее, ахнула. Отбросив ведро, подхватив на руки почти сомлевшую боярыню, женщина кликнула подмогу.

      – Пошли кого-нибудь к Воронцовым на Рождественку… – с усилием выговорила Феодосия:

      – И к боярину… в приказ… – Феодосия подумала, что Прасковья могла уехать с детьми в подмосковную: «Федора еще искать занадобится по всей Москве…».

      Скорчившись от нестерпимой боли, она повисла на руках у прибежавших баб.

      – Что стоите, тетери, – прикрикнула