Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый. Нелли Шульман

ты сестру мою на что срамное подбиваешь, тебе не только с твоим, но и с моим отцом иметь дело придется».

      – Ты меня не пужай… – отмахнулся Матвей: «Марью на дурное мне склонять не к чему. Для сего веселые девки есть на Москве».

      Степан, покраснев, отвел глаза.

      – Ты не скоромился еще? – хохотнул Матвей: «Айда с нами, как в Москву вернемся. Или ты решил девство до брачных венцов хранить?»

      – Кончай языком попусту трепать, – огрызнулся Воронцов: «Чем только ты нашей Марье приглянулся, в толк не возьму».

      – Тем и приглянулся, что язык у меня хорошо подвешен, – рассмеялся Матвей: «Девки это, Степа, ох как любят. Ну что, передашь, грамотцу-то?»

      – Давай.

      Засунув грамоту в переметную суму, Степан поскакал обратно к шатрам. Матвей долго смотрел ему вослед.

      Прасковья Воронцова сидела в крестовой горнице с дочерью. Степан второй день был в отлучке с отцом. После охоты, едва побыв дома, они уехали в подмосковные вотчины. Уложив Петю, боярыня решила, что хорошо бы поговорить с Марьюшкой:

      – Прошлым Покровом девка заневестилась… – Прасковья разбирала одежки младшего сына, – свахи на двор зачастили, а она и слушать ничего не хочет. Не пошла бы дурная слава по Москве… – женщина откашлялась:

      – Боярыня Голицына приезжала… – Прасковья искоса взглянула на дочь, склонившуюся над вышиванием: «Сватается к тебе наместник смоленский, боярин Иван Андреевич Куракин. Семья богатая, царь их привечает».

      – Не гонюсь я за златом, – отозвалась девушка.

      Присев на лавку, Прасковья, было, обняла дочь. Недовольно дернув плечом, Марья отодвинулась. Воронцова вздохнула:

      – Сватались к тебе и молодые, и постарше, и побогаче, и победней, всем был отказ, ровно длинный шест. Смотри, дочка, такой переборчивой быть не гоже. Пробросаешься женихами, и никто боле не возьмет. Кому жена нравная нужна?

      – Не сыщется по душе, дак иночество приму, – буркнула девушка.

      – Смотри, какая инокиня выискалась… – ехидно ответила ей мать: «Как что не по ней, сразу ангельским чином грозится. Думаешь, в монастырь только за глаза твои красивые, лазоревые возьмут? Матушки сначала смотрят, побрякивает у послушницы в ларце-то, али нет».

      – Батюшка не обделит, – с вызовом сказала Марья.

      – Ты к батюшке в кису-то не заглядывай, захочет, дак уделит тебе что, не захочет, в одной рубашке в монастырь пойдешь. Ты белоручка, Марья, боярская дочь. Не для черной работы тебя растили, не для горшков и ухватов.

      – Ты меня не пужай, – отложив пяльцы, Марья дерзко посмотрела на мать, – надо будет, и за ухват возьмусь.

      – Дура ты, и дурь эту выбить некому, – в сердцах отозвалась Прасковья:

      – Чего ты нос-то воротишь? Не кривые, не косые, не убогие какие сватаются. Смотри, досидишься в девках, дак за вдовца старика только и возьмут, задницы его чадам подтирать.

      – Федосья Никитична вышла за вдовца в летах, однако вижу я, что с Федор Василичем