Мальчишка-командир. Борис Камов

был чем-то озабочен, на поклон Аркадия едва ответил. Оставалось ждать урока.

      В класс Николай Николаевич вошел с журналом под мышкой и связкой тетрадей. Аркадий почувствовал, что от волнения его начинает подташнивать. Называя фамилии и отметки, Галка начал раздавать тетради, время от времени добавляя: «Неплохо, но жаль – много ошибок». Или: «Мне кажется, вы не до конца продумали свою тему. А начальная мысль у вас любопытная».

      – Один из ваших товарищей, – наконец сказал Николай Николаевич, – написал свое сочинение стихами.

      Класс с грохотом повернулся в сторону Аркадия, которому стало не по себе, словно он переел варенья.

      – Факт весьма похвальный, – продолжал учитель, – ибо свидетельствует об известной начитанности и стремлении к творчеству. Но стихи пока что весьма посредственные. В них велико влияние доморощенной альбомной поэзии, а нужно побольше вбирать в себя классику. В любом, даже маленьком стихотворении должна присутствовать мысль. Так сказать, красная нитка… Что с вами, Голиков? Вам дурно? Принести вам воды?

      – Не надо, благодарю, – ответил Голиков.

      Галка пожал плечами.

      – Возвращаясь к проблемам литературного творчества, хочу, господа, заметить, что пишущий должен быть готов к невзгодам. Я уже говорил, что Гоголь начинал с очень плохих стихов. Когда же приятели смеялись над ним, он отвечал: «Не робей, воробей, дерись орлом!» Это сделалось его жизненным девизом.

      Но Голиков уже не слушал…

      После занятий он отправился на берег Тёши. С обрыва река выглядела ленивой и грязной, словно все кожевники, сколько их было в городе, выплеснули в нее содержимое своих чанов.

      Аркадий сбросил на землю свой ранец и вытряхнул на сухую Землю содержимое. Сначала он разорвал на клочки тетрадку со злополучным сочинением, а потом стал выдергивать страницы альбома, который приготовил для Галки и собирался передать после триумфа.

      Пока Аркадий кромсал толстые, гладкие листы альбома, в глаза лезли строчки его виршей, и он морщился от их несуразности и корявости.

      Ветер дул с реки. Клочки не желали лететь вниз, к воде, и усеяли все вокруг. Но это Аркадия уже не волновало. Он знал, что никто не станет их собирать и склеивать.

      «Со стихами покончено, со стихами покончено», – повторял он. И вдруг почувствовал себя очень несчастным и побрел к матери в больницу.

      …Этот случай Аркадий Голиков переживал долго и сохранил потом изнурительную способность помнить о былых неудачах во всей их ранящей остроте. Память о неудачах, полагал он, обходится дешевле новых неудач.

      «Не забывать о красной нитке, – записал однажды А. П. Гайдар в дневнике. – Если я об этом забуду – горя мне опять будет немало»*.

      Это было напоминанием о первом литературном поражении.

      Мамина школа

      Аркадий задумал научиться метко стрелять. Ружья у него не было. И он решил, что для начала подойдет и рогатка. Еще с лета у него валялась рогулина, а в школе он выменял за два патрона от австрийской винтовки