Была бы дочь Анастасия (моление). Василий Иванович Аксёнов

под полем, возле согры. Еле увёл их, отогнал… Со мной туда сходить не хочешь?

      – Нет, не хочу.

      – А чё?

      – Да жалко. Пусть себе спит.

      – Да я вот тоже чё-то думаю… Лучше уж так где… глухаришку или рябчика. – И этих жалко, – говорю. – Птица – уж ладно… как-то это, – говорит Гриша. И говорит: – А тот-то – будто человек. – Да, кто уж как, а этот – точно. – Ещё свинья. – Свинья – конечно. – И мы тоже… люди. – Что? – Кто – как медведь, кто – как свинья. – А-а, – говорю. – Но, – говорит Гриша. – Кто – как собака. – И собака.

      Сидим. Молчим. Какое-то время. Радиоприёмник что-то тихо бормочет – про Ирак и про устраивающих там демократию американцев, неуёмных разносчиков по всему тёмному и отсталому миру общечеловеческих ценностей и либеральных достижений; не всё у них там что-то получается – ещё об этом. Переживает за них сообщающий, радуется ли их неуспеху – не понять.

      – А чё, – спрашивает Гриша. – Душа дяди Петина ещё в Ялани? Нет ли уже? Только три дня должна тут оставаться?… И ей не холодно – мороз-то?

      – Согласно православному преданию, так, – говорю. – По всем нахоженным местам наведывалась, вспоминала. После уж, вспомнив всё и одумавшись, в полном сознании – к Живому Богу. Теперь ему, покойному, простить всё надо… А тело вот: земля еси, и в землю отыдеши… Что ей, не холодно, не жарко.

      – А что ему прощать? – говорит Гриша. – Был-то безвредный… Ни у кого ничё не отбирал и изо рта кусок не выхватывал, не воровал, жизнь чужую не заедал и слова худого никому не сказал, наверное… как его помню.

      – Просто так надо, – говорю. – Кто без греха?

      – Он бы нас всех простил, а то его-то…

      – Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробех лежащую по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, безславну, не имущую вида.

      – Да уж.

      – Да уж.

      – Там прикасаются друг к другу, нет ли?

      – Где?

      – На том-то свете… В Царствии Небесном.

      – Да я откуда знаю?… Не бывал. Чем там касаться?… Руки вон с телом вместе закопали.

      Сидим. Молчим.

      Мышка прошмыгнула между моими валенками, под кровать юркнула. Оба мы её заметили.

      – Кошку надо завести, – говорит Гриша. – Был кот, вконец обленился, пустил его на приманку.

      – На соболя? – спрашиваю.

      – Соболь и есть его не стал бы, – отвечает Гриша. – Так… Мыши уж спать к нему, под косматое брюхо, ложились… чтобы погреться. С ними развалится… как мать кормящая… засранец. В друзьях ходили – не шугал их. Плачут теперь об нём, наверное.

      Сидим. Молчим.

      – Непредставимо это, – говорю.

      – Чё? – спрашивает Гриша.

      – Да я про тело и про душу.

      – А-а, – говорит Гриша.

      – Был же Один, оживший в теле.

      – Зомби?

      – Да нет.

      – А-а, Лазарь-то?

      – Лазарь ожил и снова после умер… Тот, Который смертию смерть поправ… Альфа и Омега,