Театр семейных действий (сборник). Галина Климова

гуляют по кругу

      дикая роза – чья-то жена,

      роза-сестрица и роза-подруга.

      В воздухе носятся имена:

      Калина, Калинка —

      моя половинка,

      Росица,

      чьи мочки нежней лепестка,

      дражайшая Драга —

      взрывная, как брага,

      и Елка – в белом стихе легка.

      Мне тринадцать без малого лет.

      Я в рифмы прятала первый букет,

      как рукопись – под матрасом – тайную.

      А мама молила из темноты:

      упаси болезную от нищеты,

      на черный день, на пропитание

      научи ее, Боже, делать цветы…

      Давно отболела эта пора,

      другое детство озолотил

      жалостный улей.

      Здесь, в доме Вазова, на обеденном стуле

      траурный бант, или роза скорби,

      на весь белый свет: urbi et orbi.

      А за окнами – будней высокая проза,

      рослой Витоши снежная роза.

      Каких только садов не бывает!

      А о них всё пишут, всё вспоминают, как я сейчас о саде поэтов, которого нет, и безвозвратно время его, – тот благоуханный летний вечер, задетый шершавой нежностью поспевающих персиков. На виду у южных звезд, впервые сойдясь, поэты звучали, как одно закольцованное стихотворение, хотя читали каждый свое: по-болгарски и по-русски.

      Такие непохожие стихи, такие разные поэты: добрый и чувствительный Атанас, интеллектуалка Ирина, гордый Сашо, выверенная – как евангельская цитата – Юлия, философичный Владимир и твердо стоящий на земле Иван, мистическая цыганистая Мария, раненая любовью Елена и я – с краю… И еще цикады. Они настраивали струны, подкручивали колки натянутых нервов и, жарко наяривая смычками, бросали во тьму чистые зерна звуков. Цикадам подыгрывала гитара, переходящая от Иры к Виктору и обратно. Некогда было перевести дух.

      Тайная вечеря. Вечное ученичество. Учитель известен.

      И нет среди них предателя.

      Они – одаренные радостью слышать и понимать друг друга в этот вечер – созвучны.

      Подали пышный белый хлеб, только что испеченный матерью Атанаса, сухое красное вино и жирную овечью брынзу.

      Что-то вечное таилось в этом застолье. Может, библейский мотив самого сада, которого больше нет, как нет уже Атанаса, нашего щедрого хозяина.

      Но они были там, еще не входя. И остались там, уже уйдя оттуда.

      Середина 1990-х. Конец века. Время подведения часов и итогов.

      Меня пригласили в одно столичное издательство.

      – Надо составить солидный сборник стихов о Москве – скоро юбилей города. Возьметесь?

      Заманчиво и страшновато.

      Голая ветвь замысла, быстро набирая в росте, зашумела зелеными – наперекор зиме – листьями: женская поэзия! Это будет поэтическая антология женской поэзии, куда войдут поэты, поэтки и поэтессы, даже если они дальше третьего ряда, откуда-то с литературной «Камчатки».

      Моя жизненная ось заметно качнулась в сторону женской поэзии. Дни наполнились стихами, как в литинститутские годы. Наступило веселое время открытий, восхищений и восторгов. Эти «литературные университеты» куда питательней литинститутских штудий.

      Меня