Прах Анджелы. Фрэнк Маккорт

повстанцы на Красную Пасху, – отвечает папа. – Враги долго не решались к нему подойти, и только когда птица стала пить его кровь, им стало ясно, что он мертв.

      – Беда ирландцам, коли без птицы не разберут, помер человек или нет, – хмыкает водитель. – Пойдемте-ка, а то на поезд опоздаете.

* * *

      Сержантова жена обещала послать телеграмму бабушке в Лимерик, и вот наша бабушка пришла нас встречать на вокзал – у нее седые волосы, черная шаль и мрачный взгляд, и она даже ни разу не улыбнулась ни маме, ни нам, ни даже Мэйлахи, у которого ангельская улыбка и ровные белые зубки.

      – Это Мэйлахи, – указала мама на папу.

      Бабушка кивнула и отвернулась. Потом позвала двух мальчишек, которые ошивались около вокзала, и дала им по монетке, чтоб несли чемодан. Мальчишки с бритыми головами и хлюпающими носами шлепали босиком по улицам Лимерика, а мы шли вслед за ними. Я спросил маму, почему мальчики лысые, и она ответила, что так вшам негде прятаться.

      – А кто такая вша? – поинтересовался Мэйлахи.

      – Не вша, а вошь, – поправила его мама.

      – А ну, перестаньте! – рассердилась бабушка. – Нашли о чем болтать.

      Мальчишки семенили впереди, насвистывая и смеясь, будто им нипочем, что они босые.

      – Хватит смеяться! – прикрикнула на них бабушка. – А то чемодан уроните да сломаете.

      Мальчишки замолчали, потом свернули в какой-то парк, где на высокой колонне стояла статуя, а трава была такая зеленая, что глазам больно.

      Папа нес близнецов, а мама в одной руке несла сумку, а другой держала за руку Мэйлахи, и то и дело останавливалась, чтобы перевести дух.

      – Все куришь? – проворчала бабушка. – Гляди, помрешь раньше времени. В Лимерике и так чахотка, куда уж курить-то еще. Придурь это все богатейская.

      Вдоль дорожки пестрели россыпи цветов. Увидев их, близнецы запищали от восторга. Мы все засмеялись, только бабушка молчала и еще плотнее куталась в шаль. Папа опустил близнецов на землю, чтобы они полюбовались цветочками.

      – Это цветы, – сказал он, и близнецы принялись носиться взад-вперед, пытаясь выговорить слово «цветы».

      – Они что, американцы? – удивился один из мальчишек.

      – Да, – ответила мама. – В Нью-Йорке родились. Все мои мальчики там родились.

      – Взаправду американцы, – сказал мальчишка своему товарищу.

      Они поставили чемодан на землю и уставились на нас, а мы – на них.

      – Будете весь день тут стоять и пялиться на цветочки и друг на друга? – рассердилась бабушка.

      Мы вышли из парка на узкую улочку, а потом перешли на другую, которая вела к бабушкиному дому.

      На каждой стороне улочки ряд маленьких домов, один из них бабушкин. На кухне черная блестящая печка, в ней горит огонь. У окна стол, напротив – буфет с чашками, блюдцами и вазами. Буфет заперт, а ключ от него бабушка хранит в кошельке и никому не дает, потому что посуду оттуда достают только, если кто-то умер или вернулся из-за границы, или когда священник приходит.

      Над печкой висит картина, на ней изображен человек с длинными каштановыми