Он говорит. Владимир Березин

Например, того, в котором человек, увидев рядом с собой женщину и всмотревшись в неё, отгрызает себе руку, будто пойманный зверёк. Один мой приятель, проснувшись, вдруг обнаружил над собой, прямо перед лицом, угрюмые гробовые доски. Борясь с наваливающимся ужасом, он поковырялся в них и занозил палец.

      Было пусто и тихо, могильная чернота окружала его, крик мятым платком застрял в горле…

      Оказалось, что его бесчувственное тело хозяева положили на нижний этаж крохотной детской кровати. Кровать была самодельная, двухъярусная и стояла в маленькой комнате без окон.

      Я вам расскажу о другом. В шальное время девяностых я часто ходил в гости на автомобильную стоянку рядом с домом.

      Посреди Садового кольца, в охранной будке сидели мои приятели и круглосуточно охраняли чужое лакированное железо. Там, под фальшивый кофе и плохой чай велись довольно странные разговоры. Компания множилась, делилась, посылали гонцов за закономерным продолжением. Ночь длилась и была нежна, как настоящая летняя ночь в Москве, когда лучше уж не ложиться и наверняка не стоит спать. А если и рушиться в кровать, то уж у себя дома – в тот час, когда васистдас уже отворён и клерки давно потянулись на биржу.

      Однажды я нарушил это правило и пошёл вслед за своим приятелем – странные квартиры открывали нам свои двери, женщины за чужими столами казались всё прекраснее и прекраснее.

      Я проснулся от холода. Было промозгло и сыро, над ухом кричала ворона.

      Открыв глаза, я увидел скорбную старуху. Она сурово смотрела на меня с фаянсового овала. Смирнова Елизавета Петровна явно была не расположена ко мне и, к тому же умерла год назад. Я повернул голову и увидел средних лет майора, также недавнего покойника. Как меня занесло на кладбище, было совершенно непонятно – я, будто малоизвестный французский писатель русского происхождения, ночевал в склепе. Но что-то было не так – обелиски теснились как камни на Пражском еврейском кладбище. Мотая головой и сопя, я полез между ними. И скоро уткнулся лбом в кровать, на которой храпел мой конфидент.

      Он, не открывая глаз, сказал:

      – А, ну привет, привет. Будешь уходить – не лезь в правую дверь. Там вчера Петровича обещались побить – прям алкоголики какие-то.

      Петрович был его приятель, гравёр-надомник. Его ещё звали диагностиком за безошибочное определение причин смерти, так как он аккуратно выводил на граните и мраморе “От жены, от тёщи, от любящих детей”.

      Я полз по огромным комнатам его квартиры-мастерской ещё полчаса, счастливо миновал злых соседей в подъезде, пока не вывалился в грохочущее городское утро».

      Он говорит: «Это поучительная история случилась давным-давно, когда вода была мокрее, а сахар слаще. И произошла она за далёким Полярным кругом, где я служил.

      Там, понятное дело, ночь длится полгода, а когда день полгода подряд, то и спать неловко. Да и внешних факторов, чтобы отличить время суток, кроме радио, нет.

      Но в этом месте находились ответственные люди, что берегли покой и спокойный сон нашей Родины. Им шутить со временем не приходилось,