Вкус вишнёвой лжи. Марсия Андес

заснул, оставляя меня в покое, зато начал буянить кто-то из соседней камеры.

      В общем, утро не задалось.

      – Тебя взяли с поличным, когда ты удирал от патрульных на мотоцикле. Был в состоянии алкогольного опьянения, без шлема, превысил дозволенную скорость. Хорошо хоть не сопротивлялся при аресте, – продолжает Антон Юрьевич.

      Мужчина в коричневой водолазке с высоким обтягивающим горлышком, у него дешёвые часы на левой руке и обручальное кольцо на безымянном пальце. Сквозь тёмные волосы на висках проступает седина. Серые глаза смотрятся дико тусклыми на фоне смуглой кожи.

      – Антон Юрьевич, – вздыхаю я. – Мы уже это проходили миллион раз. Мой отец заплатит залог, и я выйду. К чему все эти нотации?

      Следователь вздыхает, чешет нос. Несколько секунд молчит: берёт бутылку с водой, наливает в стакан ровно до половины и пододвигает ко мне. Наблюдает за мной, пока я жадно пью, шумно глотая.

      – Боюсь, в этот раз ты просто так не отвертишься.

      Я со туком ставлю стакан на столешницу, недовольно морщась из-за натирающих наручников.

      – В смысле? – не понимаю.

      Антон Юрьевич внимательно прожигает меня своим взглядом, словно я только что спёр у него несколько сотен долларов. Становится неуютно, и неприятная пелена заволакивает мои внутренности.

      – Ты знаком с Игорем Григорьевым? – задаёт вопрос.

      – Нет. Первый раз слышу.

      – Он сейчас в больнице, – продолжает мужчина. – С пробитым затылком. Пока без сознания в реанимации. Врачи прогнозируют кому.

      Я падаю. Перед глазами мелькает картинка, как Костя со всей дури заезжает парнишке битой по голове. Чёрт… Если Назарова поймают, то закроют на несколько лет. Ему не отвертеться просто так.

      – Видимо, на вечеринке была драка, – вкрадчиво продолжает следователь, наблюдая за мной. – Парню проломили череп. Возможно, как раз перед тем, как приехала полиция. Ты видел, кто это сделал?

      – Меня в чём-то подозревают? – холодно интересуюсь, прекрасно понимая, что говорить про драку в любом случае ничего нельзя.

      Антон Юрьевич прищуривается, затем вздыхает, скрещивает руки на груди и морщится, словно у него неожиданно разболелась голова.

      – Пока нет, – вкрадчиво тянет он.

      – Я ничего не видел, – отрезаю. – Был на другом конце вечеринки. Потом появились патрули и спугнули всех. Я сел на байк и уехал. Вот и всё.

      Стараюсь держаться ровно, чтобы не выдать волнения. Я хорошо умею лгать, если того требует ситуация.

      Но ведь это всё равно конец.

      И я падаю, чувствуя, как страх медленно и верно захватывает мои внутренности. Кости Назарову хана. Когда менты найдут биту на дне реки, распознают отпечатки пальцев. Зеваки снимали драку на камеры: если видео сольют в сеть, сразу станет понятно, кто участвовал во всём этом и кто отправил Игоря Григорьева в больницу.

      Если парень откинется, это посчитают как непредумышленное убийство. Если выживет: нанесение тяжкого вреда. Это от пяти до двенадцати лет. Может, даже больше. Меня могут взять как сообщника.

      Отец,