Невинная обманщица. Барбара Картленд

стоило окончиться войне, как фермеров прижали. Многие банки даже закрыли им кредиты.

      – Если бы отец был жив! – в который раз в отчаянии воскликнула Манелла.

      Граф Эйвонсдейл скоропостижно скончался от сердечного приступа в начале прошлой осени. Титул перешел к «паршивой овце», Герберту, вечно доставлявшему семье одни огорчения.

      Поскольку смерть старшего брата и наследование титула оказались для Герберта совершенной неожиданностью, а если быть совсем откровенным – нечаянной радостью, на похоронах он с трудом заставлял себя сохранять скорбный вид.

      Впрочем, его можно было понять. Нельзя было исключать возможность, что его старший брат, женившись повторно, обзаведется наследником. В этом случае младшему было бы вовсе не суждено стать графом. И вдруг – такое везение!

      Лишь только разъехались гости, провожавшие в последний путь покойного графа, Герберт стал оглядывать дом, выискивая, что бы поскорее продать.

      К сожалению, бóльшая часть мебели и картин, согласно установленному порядку, являлась фамильным достоянием Эйвонсдейлов, и никакой из графов, сменяющих друг друга в связи со смертью предшественника, не имел на них личного права.

      Поэтому Герберту удалось поживиться лишь небольшим количеством весьма малоценных вещей.

      – Зато теперь я смогу найти себе богатую невесту, – не скрывая торжества в голосе, заявил новоявленный граф Герберт своей племяннице, собираясь вернуться в столицу.

      Манелла ничего не отвечала. Дядя насмешливо взглянул на нее:

      – Ох, какие мы гордые! Вы и сами знаете, что ваш отец давным-давно жил бобылем. Да и я тоже. Но граф, богат он или беден, – совсем другое, нежели младший сын с туманными видами на наследование титула.

      – Что ж, – отвечала Манелла, которая, без памяти от горя, не могла сосредоточиться на разговоре, – остается надеяться, что вы найдете себе жену, которая составит ваше счастье.

      – Я буду счастлив с любой женой, лишь бы была побогаче, – небрежно возразил граф.

      На следующий день он уехал в Лондон, прихватив с собой кое-какие наиболее ценные вещи, отобранные для продажи.

      Первым ему попался под руку сервиз из севрского фарфора, которым так дорожила покойная графиня, мать Манеллы.

      Напрасно девушка пыталась уговорить дядю отказаться от своей затеи.

      – Не будьте дурочкой, – довольно грубо ответил он ей. – Вам известно, что я нуждаюсь в деньгах, которые по большей части будут истрачены на вас. Ведь ради вас я собираюсь открыть Эйвонсдейл-Хаус на Беркли-сквер в Лондоне.

      Манелла взглянула на дядю с неподдельным изумлением.

      – Это же вам не по средствам! – воскликнула она. – Папа всегда говорил, что содержание этого особняка очень дорого. В Эйвонсдейл-Хаусе должно работать не менее дюжины слуг!

      – Я знаю это не хуже вас, милочка, – процедил сквозь зубы граф Герберт, – но я закрою это имение, оставив здесь самый маленький штат – на случай, если надумаю как-нибудь летом приехать сюда с гостями. –