Ночной мотоциклист (сборник). Виктор Смирнов

августовский затяжной дождь.

      – Ты как будто спокоен, Паша?

      – Да ведь тупое дело, Николай Семенович. По пьянке. Омерзительно все это.

      Я и впрямь не чувствую того следовательского азарта, который охватывает каждого милицейского работника, разгадывающего загадку сложного, запутанного преступления. Гнев, страсть – при чем здесь они? Это унылое лицо с дряблыми щеками, мутные с похмелья глаза… Какой он, в сущности, убийца? Нелепый случай, нелепая жестокость.

      Надо аккуратно и точно довести это дело до конца. И баста! Он должен получить по заслугам.

      – Так-так.

      Эн Эс недоволен, это я хорошо чувствую.

      – Не появилось ли у тебя ощущение, что ты уже все постиг, что твоя работа ставит тебя как бы над людьми, а? Со временем это может появиться – и нет ничего страшнее для нашего брата.

      – Я не замечаю в себе ничего такого…

      – А это приходит. Незаметно, исподволь. Я так и не понял, что ты думаешь о человеке, которого подозреваешь в убийстве или соучастии. Кто он таков? Ты веришь обстоятельствам, минуя человека.

      – Но улики… Я же не адвокат!

      Самолюбие заставляет меня сопротивляться.

      – Нет, ты и адвокат. И прокурор… Человек! И ты имеешь дело с человеком.

      Меня задевают слова шефа. Я люблю его, он «мой старик». Мне хотелось бы, чтобы обо мне говорили: у Павла Чернова комоловский стиль работы. Я всегда старался быть похожим на него и перенять у него все, даже привычки. Одно время даже покашливал в кулак, точь-в-точь как Николай Семенович.

      Но есть в шефе нечто такое, чего нельзя перенять копированием…

      Комаровский является в номер, держа под мышкой маленький школьный портфельчик. Обычно с такими портфельчиками ходят управдомы или колхозные бухгалтеры. Длинная темно-синяя шинель подчеркивает худобу и нескладность фигуры.

      – Сегодня ты кое-что нащупал, Борис Михайлович? – спрашивает майор.

      Капитан вытирает костлявой рукой лицо, покрытое каплями дождя. Хмыкает. Он застенчив – особенно с высокими чинами. Это у него, видимо, от старшинского прошлого.

      – Нащупал? Как сказать…

      Комаровский тоже в чем-то сомневается. Чутье – тонкое растение, выросшее на почве, которая называется опытом! В этом они оба превосходят меня.

      – Ну так что Шабашников? – спрашивает Комолов.

      – Понимаете, он у нас в городе на хорошем счету. Человек отзывчивый. В войну был в армии снайпером. Попал в плен, бежал. Жена погибла на фронте, медсестрой была. Один живет. Ну пьет, факт, это у него периодами. Есть такой минус… С уголовным миром никаких связей.

      – С деньгами у него как?

      – Туговато, раз пьет.

      – В каких отношениях он был с Осеевым?

      – Вроде дружили… Шабашников бывал у Осеева.

      – Он мог знать, что Осеев хранит дома наличными крупную сумму?

      – Думаю, да. Говорят, Осеев советовался с ним насчет покупки мебели.

      – Понятно, – сказал Комолов и открыл свою алую кожаную папку. – А что нам известно об Осееве? Полгода назад в Колодин на строительство химкомбината