Черная стезя. Михаил Александрович Каюрин

замёрзнешь, коли трудиться будешь.

      – А ежели человеку нельзя работать? Ежели у него, к примеру, грыжа врождённая? Тогда как? – хохотнул уголовник и покосился на Грыжу.

      – Ничаво, вправют. Сумулянтов здеся быстро лечут. Робить станешь вравне со всеми.

      – А чё за работа такая?

      Последний вопрос повис в воздухе. Конвоир демонстративно отвернулся и прошагал мимо любознательного зека.

      – Слышь, Хрипатый, а про работу вертухай чего-то умолчал. Может, на секретный объект стадо гонят?

      – Хрен знает, какую дыру заткнут на этот раз исполнители воли вождя народов. В его усатой башке засела не одна великая стройка! –Хрипатый со злостью сплюнул себе под ноги.

      – Да-а, сколько братвы полегло на Беломорканале! – вздохнул тяжело Грыжа. – От Балтики до Белого моря дорога вымощена костями!

      – Вот-вот, – поддакнул Хрипатый. – Если и здесь будет норма по два куба гранитной скалы в день, то билетики на обратный путь достанутся только каждому второму.

      – Не каркай! – цыкнул на друга Грыжа. – Плохо будет – мы здесь долго не задержимся. Перековка трудом, в таком случае, будет перенесена на более поздний срок.

      Два уголовника разговаривали между собой вполголоса, но их слова долетали до уха Стешко и Осокина. Впрочем, они особо и не таились от политзаключённых, презирали их, считая узниками второго сорта. Когда те умолкли и принялись грызть сухари, невесть откуда появившиеся в их руках, Виктор Пантелеевич спросил испуганно:

      – Неужели такая норма устанавливается на одного человека?

      – Да, это так, – подтвердил Марк. – Скалу нужно разбить киркой и вывезти на тачке на расстояние сто метров.

      – Откуда вам это известно?

      – Мой сменщик по работе вернулся с той стройки, рассказывал.

      Осокин, похудевший и осунувшийся за время пути, с посиневшим от вьюги лицом, обречённо произнёс:

      – Вы, Марк Сидорович, сильная натура. Вы выживете в здешних условиях. А вот из меня не получится Павки Корчагина.

      Ухватившись руками за ворот телогрейки, он подтянул её повыше, добавил уныло:

      – Не стану я обладателем счастливого билета в обратный конец. Мне не приходилось держать в руках ни кирки, ни лома. Моим инструментом были мелок, ручка и карандаш. Не выдержать мне каторжного труда, и не выжить.

      – Не зарыться ли вам сейчас в снег с головой, Виктор Пантелеевич? – спросил Марк. Вопрос был задан без улыбки на лице, на полном серьёзе, и Осокин не сразу понял, почему прозвучал такой вопрос.

      – Для чего? – удивился он.

      – Мы сейчас встанем и пойдём дальше. А вы останетесь здесь под сугробом, незамеченным, чтобы замёрзнуть и не мучиться в лагере напрасно. Всё равно ведь смерть для вас неминуема, и лучше уж принять её сейчас. Замерзнуть в пурге совсем не страшно и не мучительно.

      – Что вы такое говорите, Марк Сидорович?

      – А вы о чём только что рассуждали? – строго спросил Стешко.

      – Это я так…взвешивал вслух свои физические