Счастливая жизнь зарубежного человека. Юрий Серебрянский

нашим ножом по бутерброду с черной икрой каждому, закончив купленную нами на станции булку. Мне вручил отцовский холодный стакан чая. В другие два налил водки. Моя домашняя кружка досталась ему.

      – За встречу! За удачу! – сказали новые пассажиры хором.

      – Да, – помедлив, сказал отец.

      Икра была настоящая. Запах рыбных сумок сразу отпустил меня.

      Делая ударения на последних словах каждого предложения, сосед сообщил:

      – Мы завтра в обед сойдем, но если что – никто не должен знать, что мы везем, договорились, мужики?

      – Может, покурим? – спросил отец и взял со столика пачку сигарет.

      Все одновременно поднялись. Поняли, что так не выйти, снова сели. По очереди вышли из купе. Последним выходил отец.

      – Ты ложись. – Он закрыл дверь.

      Я сразу вернул на место постель, дожевал бутерброд, стряхнул все крошки, – я вообще-то был брезгливым подростком. Улегся лицом к стене.

      Помню негромкую возню и звон бутылки. Какие-то обрывки фраз: “Да у нас в Аральске можно.., мы возим…” Голос отца: “У нас на базаре можно дешево взять это…”

      Что именно? – подумал я, засыпая.

      Наутро четвертого дня выяснилось, что у меня увели ботинки. Это было не страшно. Мы с отцом подняли полку и достали оттуда чемодан. Отец выпрямился, защелкнув дверь купе на замок. За окном слева направо мелькали деревья. Был зимний день без солнца. Равномерно осветленный снегом и подсвеченный сверху. Мы уже подъезжали к Барышу.

      Из чемодана пахнуло китаем.

      Путешествие на поезде это и так всегда сильное испытание запахами. Совершенно по-разному воняют туалет, тамбур, купейный коридор, плацкартный проход, вагон-ресторан. Шпалы. Даже зимой.

      Я достал новенькие высокие ботинки леопардовой расцветки и обулся. Они были деревянными, как колодки.

      – Отогреются, – сказал отец.

      Стоянка поезда в Барыше – пять минут. Мы вытащили чемодан и сумки. Проводника я не видел. Нас проводил кашель из дальнего купе.

      На электричке мы доехали до Чувашской решетки за полчаса. Отец встретил нескольких знакомых. Никто нам не удивился. Все были в курсе. Я привык к этому с детства. Когда мы приезжали сюда на каникулы и несли вещи к дедушке, информационная волна опережала нас на три дома. С нами вежливо здоровались и передавали дальше – алматинцы идут. Эдик и Юрик, мои двоюродные братья, выскакивали на крыльцо. Тетя Люся ждала издалека вместе с бабушкой.

      Пока ехали, я смотрел в окно на грязь, проталины и черные, облетевшие деревья лесополосы. Пытался представить себе деревню в это время года.

      Мы вышли вместе со стариком, которому я в детстве на спор совал в самокрутки виноградные листья.

      Пошли вдоль полотна, стараясь не попадать в полу замерзшие лужи и избегать вывороченных комьев грязи. Это было невозможно. Я быстро запачкал ботинки.

      Никто не высовывался из домов. Деревня впала в спячку.

      Мы дотащили вещи и сели на кухне. Выяснилось, что тетя Люся на работе в Барыше, Эдик и Юрик отданы в Ульяновское суворовское