Счастливая жизнь зарубежного человека. Юрий Серебрянский

на борту. А они все для меня в общем-то иностранцы.

      Я бы не стал в такой момент разговаривать по “сотке”. Берегу мгновения.

      Она явно жила здесь. Или училась.

      Я бы тоже смог жить в Стамбуле. Я – восточный мужчина. Хиджабы меня не пугают.

      Мой слабый казахский позволяет вызывать гостеприимную улыбку у турок на базаре и в гостиницах. Турецкий и казахский похожи.

      Жаль, что я не знаю ни того, ни другого. Мне стыдно путешествовать с моим сносным английским.

      Я желал бы знать французский. Чешский мне нравится. За юмор. Свой чувашский не помешал бы. А от него недалеко до казахского и турецкого.

      Да, я смог бы здесь жить.

      Снял бы или лучше купил квартиру в районе Фенера. Там много брошенных греками домов. Перезнакомился бы с соседями. Пил бы с ними коньячного цвета чай из рюмки.

      Но беда в том, что я путешествую. Я люблю слишком много мест в мире. Есть места, в которых я не был. Таких гораздо больше, чем тех, где я побывал. Но я все равно уже люблю их. А в путешествиях теперь достаточно и английского.

      На американском английском говорил отец семейства с чемоданами. Я сидел по соседству с ними. С такими большими. Казалось, что паром немного не подходит им по масштабу. Как пластиковым солдатикам один к семидесяти пяти склеивающийся вертолет один к ста. Но им с этим приходится мириться. Большой американец нахлобучил на голову бейсболку сына и торжественно огляделся, считая этот поступок очень остроумным. Никто не обратил внимания. Все смотрели на самого американца. На его жену – большую, под стать ему, и веснушчатую, как дочь и сын. Дочь, по-видимому, одна только чувствовала неловкость ситуации в силу подростковых гипервозможностей.

      Жене американца было откровенно на всех наплевать в своем длинном деревенском платье. Американец выделывался разными способами. Давал понять, что он в доску мирный и свой. Даже в такой дремучей исламской стране, как Турция.

      Мы ехали в Кабатач, но оказалось, что паром-то шел не туда, а в Кадикоу. В суматохе я забыл посмотреть на табло.

      Жене американца пришлось тащить по мосткам два чемодана и управлять детьми. Ни она, ни американец не доверились ничьей помощи.

      Когда поток пассажиров схлынул, на пустом пирсе остались только три человека. Мы и та девушка, говорившая на пароме по телефону.

      Софья.

      3. Следующая станция после станции Еккамай

      У меня странная особенность просыпаться за две-три минуты до будильника. Пытаюсь развить ее дальше. Цель – научиться просыпаться перед звонком телефона.

      В квартире полумрак. Это самое выгодное освещение. Скрывает бедность обстановки.

      Мне некогда заниматься уютом. Я все время или работаю, или отдыхаю, поэтому обстановка унитарна. Широкая кровать с матрасом, обтянутым полиэтиленом, по которому я еложу в беспокойном сне, занимает треть всей площади зала. Голубые голые стены, кафельный пол. Грязный сероватый потолок где-то вверху. Зал – единственная комната в квартире. Здесь так принято. Я заглядывал к соседям.