Темна вода во облацех. Научно-фантастический роман. Александр Федорович Тебеньков

неизвестно это положение!

      – Как только придет допуск, я познакомлю вас с этим документом.

      Баринов откинулся на спинку кресла, снова всмотрелся в лицо Арзыбова.

      Забавно получается. Два зама – две противоположности. Один изо всех сил старается казаться умным, а второй, словно специально, строит из себя этакого служаку дуболома… Ладно, еще раз проверим его «на вшивость».

      – Скажите, Роман Глебович, а вас не удивило, что человека, не имеющего допуска к секретам, вдруг назначают главой режимного учреждения?

      – Никак нет, Павел Филиппович. Решение руководства. У меня приказ, а приказы, как вы знаете, не обсуждаются.

      – Положим, вторая-то форма у меня открыта. А у вас, видимо, необходимо иметь первую форму?

      – У нас, Павел Филиппович, предприятие специфическое, и формы допуска, соответственно, особые, специфические.

      – И как долго мне ждать?

      – Обычно недели две-три, но не больше месяца.

      – Понятно, – протянул Баринов. – Кстати, Роман Глебович, некто Шишков – это ваш сотрудник?

      – Согласно штатам он в моем подразделении, но подчиняется непосредственно Николаю Осиповичу.

      – Что ж, пока мне все понятно. Роман Глебович, у вас ко мне какие-нибудь конкретные вопросы есть?.. Ну и славно. Тогда давайте вернемся к нашему разговору, как вы сказали, через месяц. Хорошо?

      – Так точно, Павел Филиппович. Разрешите быть свободным?

      Баринов проводил его до двери, и когда они обменивались рукопожатием, Арзыбов вдруг спросил – будничным, почти домашним тоном:

      – Баронессе привет передать? Она, кстати, живет там же, напротив Образцова.

      Ошарашенный, Баринов только кивнул в ответ. Арзыбов улыбнулся и скрылся за дверью.

      Разговор с начальником режима совершенно выбил из колеи.

      Н-да-а, как ни хорохорься, как ни бодрись, а нервишки за последнее время поизносились, с горечь вынужден был констатировать Баринов. А в народе принято считать, что нервные клетки не восстанавливаются…

      Плюнуть бы да уйти к себе в коттедж, и гори оно все синим пламенем!.. Да что толку-то, что в коттедже, что в рабочем кабинете… Та же задница, только вид сбоку.

      Он сидел за столом и чувствовал, как маленькая занозинка, что появилась в сердце после самой первой встречи с Банником еще во Фрунзе, та легкая, едва заметная щепочка-занозинка, превратилась во что-то иное. Собственно, похоже, она все это время незаметно трансформировалась.

      Первый раз он почувствовал ее в тот момент, когда Омельченко кончиком карандаша шевелил пепел, оставшийся на журнальном столике от скомканного листка бумаги… Когда Шишков выстрелил в него из газового пистолета, из щепочки она превратилась в стальную занозу. И странное дело, не менялась ни тогда, когда он осознал себя в одиночной палате ведомственной психушки, ни когда Долгополов знакомил с комфортабельным коттеджем-тюрьмой, почти открытым текстом