Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый. Нелли Шульман

заключенный врач, а не местный офицер… – местный офицер МГБ, пусть и в белом халате, вряд ли знал бы английский язык:

      – Но писал он точно по-английски. Он спрашивал, кто я такой… – не обращая внимания на настойчивый голос чекиста, он закрыл глаза:

      – Верно. Я был почти в бреду, но я все помню. Я попросил воды, чтобы выиграть время, заставить их поверить, что я русский… – Питер, в который раз, сказал себе, что нельзя ждать следующей недели:

      – У меня в запасе три дня, не больше. Эйтингон может явиться сюда, не дожидаясь конца праздников… – он хорошо изучил карту Дальнего Востока. Питер запомнил безопасный адрес, переданный покойным Волком Марте:

      – Судя по тому, что письмо от Констанцы дошло до Лондона, летом адрес еще действовал… – с тех пор могло случиться все, что угодно, однако другого выхода у Питера не оставалось:

      – Поселок Краскино, на корейской границе. Рубеж СССР проходит по реке Туманная. В Корее неразбериха, начинается гражданская война. Русский язык я знаю, пусть и с акцентом. Я доберусь на юг, главное, вырваться отсюда. Но получится, что я не выполню задания, не вывезу Констанцу и Розу… – Питер скрыл вздох:

      – Если меня расстреляют на Лубянке, после пыток, я, тем более, ничего не сумею сделать. Теодор рассказывал, как они бежали из Москвы. Авраам выжил, вернулся к семье, а я обещал Марте, что мы скоро увидимся. Мне надо достать оружие и документы… – он подумал о движении пальцев врача, по его руке:

      – Это мог быть провокатор, такое в привычках Лубянки. Я очень рискую, но делать больше нечего… – чекист жужжал о добровольном признании вины, о смягчении наказания:

      – Для чего вы тайно перешли границу Советского Союза? Назовите имя, возраст, место рождения… – наручники с Питера не сняли:

      – Руки никак не поднять, да у меня и нет бритвы. Парень, в Доре-Миттельбау, кажется, француз, из Сопротивления, говорил, что можно обойтись и без бритвы. Он так обманул гестаповцев. Его отправили в госпиталь, и он попытался бежать оттуда. Я в госпитале, но мне не поможет здешний фельдшер, прикрепленный к палате. Надо, чтобы пришел врач… – Питер, размеренно, отсчитал в уме до десяти:

      – Черт, как больно. Терпи, не двигайся, не подавай виду. Должна пойти кровь…

      Он, изо всех сил, прикусил зубами щеку, с внутренней стороны. Рот, наконец, наполнился горячим, соленым. Судорожно, надрывно закашлявшись, дергаясь на кровати, Питер выплюнул алые сгустки:

      – Врача, – прохрипел он, – позовите врача…

      Сладкий сок потек по смуглым пальцам Лауры.

      Принюхавшись, Пьер потащил в рот руку матери:

      – Я пока не даю ему фрукты, – улыбнулась женщина, – мальчику только десять месяцев. Но пальцы пусть облизывает…

      Врач всегда старался принести ей яблоки, виноград, или спелые мандарины, из пайка подводников. Пьер давно уверенно сидел, и ползал по койке. Ребенок рвался вниз, на стылый, каменный пол камеры. В начале осени врач