Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый. Нелли Шульман

окно пахло весной. На чистом, с убранным снегом дворе, важно расхаживали гуси, перекликались курицы. Большой скотины здесь не держали. Аудра развела руками:

      – Козы сами паслись, им немного надо, а свиньям требуется корм. Птица тоже сама пропитание находит… – бревенчатый, обнесенный стеной хутор возвышался на пологом холме, среди отборных сосен. Вокруг лежали заснеженные, лесистые болота. Старая гать вела к древнему, прошлого века, мосту через быструю, каменистую Ширвинту. Уединенная тропинка шла по берегу реки на запад, к городку Йонава. Оттуда ходил рейсовый автобус до Каунаса.

      – Всего лишь тридцать два километра… – Авраам ссыпал мясо в миску, – и еще десяток километров от Йонавы, до моста… – у моста партизаны оборудовали постоянный пост наблюдения, устроив хорошо знакомую Аврааму конструкцию, деревянную платформу, в густых ветвях елей. Гать тоже охраняли. Когда на хуторе появлялись отряды, дозорные пристально следили за дорогой.

      По пути на хутор Авраам рассказывал ребятам об опыте подпольной жизни, в горах Польши и Словакии, о диверсиях и нападениях на немецкие базы:

      – Йонас молодец… – он успел оценить командира, – хоть он и совсем юноша. Но их борьба обречена на провал, как и действия украинских националистов… – Авраам, конечно, ничего такого бойцам не говорил:

      – По глазам понятно, что они намерены сражаться до конца, как мы, на войне. То есть война еще идет… – он вдохнул уютный аромат печного жара:

      – Как хочется, наконец, добраться до Израиля… – Авраам помнил дорогу на юг, с закрытыми глазами. Ночами, на Лубянке, и в побеге, он видел, во снах, знакомый бело-голубой флаг, над воротами кибуца Кфар Гилади, на северной границе, у ливанских гор:

      – Меня посадят на попутку и тем же днем я буду дома… – Аврааму казалось, что он придет в Кирьят Анавим жарким, томным летним вечером. Он ощущал под ногами камни, на тропинке, ведущей с остановки у шоссе, наверх, к ограде кибуца. Он слышал музыку, из старого радио, в рубке охранников, до него доносились шлепки засаленных карт, по столу. Парни насвистывали, подпевая песенке, вспыхивали огоньки папирос.

      Госпожа Эпштейн, в холщовых брюках и просторном фартуке, бралась за гонг:

      – К ужину зовут… – Авраам не двигался, – сначала малыши идут, из младшей группы… – он заметил рыжую голову дочки:

      – Она вытянулась, ей два года исполнилось. Идет как хорошо, Тикву за руку держит… – Фрида, переваливаясь, спешила за старшей подружкой. Дочка тащила под мышкой деревянную куклу:

      – Цила сзади, с другой учительницей, а вот и близнецы… – дети сбегались к столовой, кто-то из пасынков, на ходу, пинал футбольный мяч. Авраам замер:

      – Эстер, Эстер… – выйдя из барака, жена, мимолетно, погладила ствол большого, раскидистого грецкого ореха:

      – Папа мой посадил это дерево… – сердце заныло, – я дома. Сейчас я побегу к Эстер, поцелую ее. Но сначала я встану на колени… – он почувствовал