Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый. Нелли Шульман

почувствовав за спиной дуло автомата.

      – Руки в гору, – потребовал неизвестный голос, на русском, с заметным акцентом, языке:

      – Женщина, – удивился Волк, – у них и женщины воюют… – медленно вскинув руки, он увидел тени, за стволами елей:

      – Не соврали на базаре. Действительно, вот и партизаны. То есть бандиты, как их называют в газетах… – тесть, оскальзываясь, выбрался наружу. Набычившись, Федор поинтересовался у неизвестной, бледной девушки, в ушанке и обрезанной, без погон, шинели РККА:

      – Если бы я ногу сломал, что бы вы сделали… – она окинула Федора неприязненным взглядом:

      – Пристрелили бы. Впрочем, мы вас и так расстреляем… – шевельнув немецким автоматом, девушка велела:

      – Вперед, и без фокусов. Нас тридцать человек, и никто не любит русских…

      – Не сомневаюсь… – выматерившись себе под нос, Федор пристроился к зятю.

      Степан, как обычно, поднялся задолго до рассвета.

      В низкой сторожке было тепло. За день, возясь с кузеном по скромному хозяйству, они нагревали бревенчатый сруб своим дыханием. Здесь стояла черная печь, дымоход выпустили в единственное, подслеповатое окошко, под крепко срубленной крышей. Спали они на нарах, укрываясь ватником и обрезанным, крестьянским тулупом, с резким запахом овчины.

      Сторожка провоняла гарью и потом:

      – Но вшей у нас не завелось, спасибо морозу… – Степан поскреб свалявшиеся под треухом, каштановые волосы, – хотя прошлым летом мы все чесались… – наголо бриться было нельзя. Тюремная прическа, как называл ее Волк, могла вызвать подозрения.

      Спустив с нар босые ноги, в ватных штанах, Степан, искоса, взглянул на кузена. В сумрачной полутьме обычно хмурое лицо доктора Судакова разгладилось. Он спал, бросив голову на сгиб локтя, натянув на плечи тулуп. Степану даже показалось, что Авраам улыбается:

      – Наверное, он об Израиле думает, о семье… – они избегали говорить о родных, но Степан знал, что дочке кузена исполнилось два года:

      – Фрида рыжая, как я, как Циона… – улыбался Авраам, – не поверишь, когда малышка родилась, она вся помещалась на моей ладони. Глаза у нее голубенькие, как у Эстер. Ты приедешь в Израиль, поживешь у нас в кибуце, со всеми познакомишься. И Волк обязательно к нам заглянет… – Степан ничего не отвечал.

      Каждый раз, видя закат, над лесом, он думал о жене:

      – Констанца не побоялась приехать в СССР, понимая, что ее здесь ждет. Она хотела спасти меня, она всем ради меня пожертвовала. Она могла спокойно отправиться в Британию, жить в уединенном месте, писать книги, работать в лаборатории. Она могла получить Нобелевскую премию… – на даче МГБ, в неслышных разговорах с женой, Степан узнал, что она готовит третью монографию:

      – Мне пришли в голову кое-какие идеи, – Констанца помедлила, – не касающиеся энергии расщепления атомов. Это теоретическая физика, связанная с элементарными частицами, с общей теорией