Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый. Нелли Шульман

а именно эти места им и были нужны.

      Волк не хотел долго болтаться в Витебске, но нельзя было упускать возможность раздобыть настоящую карту. Отираясь в пивной, он ждал кого-то из авиационных офицеров. Вернувшись в лес, с перевязанными бечевкой листами, Волк, смешливо, сказал:

      – Товарищ интендант очень любит мешать пиво с водкой. Деньги он тоже любит. Но теперь, мы, хотя бы, не идем, как слепые котята… – потребовались весна, лето и осень, чтобы, наконец, они добрались до Белоруссии.

      Максим отбросил окурок:

      – Все позади, то есть почти позади. Мы найдем местных ребят, они проведут нас на хутор пана Юозаса… – хутор лежал в глухих местах, восточнее Каунаса, между городками Йонавой и Укмерге. Волк надеялся, что довоенный знакомец жив:

      – Или найдется кто-то из приятелей Авраама. Хотя от здешних евреев никого не осталось, нацисты всех уничтожили… – пока тесть ждал его на лесопилке, Волк ходил в Поставы, на базар.

      Авраам и товарищ комбриг сидели в лагере, как называл Волк, старую, прошлого века, сторожку лесника, в самой чаще леса, куда вела тоже дореволюционная гать:

      – Товарищ комбриг не говорит о таком, но Констанца еще здесь. Марта и покойный Генрих спасли ее в Пенемюнде, но вот как получилось… – Федор Петрович утешал Степана, уверяя его, что СССР не поднимет руку на Констанцу:

      – Они надеются, что твоя жена согласится на них работать, – заметил тесть, – ты меня извини, но ее инициатива вышла, что называется, боком… – Степан пошевелил дрова в костре:

      – Она чувствовала себя виноватой, из-за бомбы. Она хотела меня спасти… – Федор отозвался:

      – Теперь получается, что моя жена и сын неизвестно где. Впрочем, если бы Констанцу переправили в Британию, дела бы это не изменило… – Федор никому, даже Волку, не упоминал о своих намерениях:

      Покурив, они зашлепали дальше, по гати:

      – Я поеду в Америку, и добьюсь, чтобы Даллес с Донованом выпустили Анну на свободу. Понятно, что дальше острова ей ездить не позволят, и так до конца дней наших. Петьке скоро два года исполнится, он вовсю бегает, разговаривает… – Федор отгонял острую тоску, давно поселившуюся в сердце:

      – И Марта с Уильямом неизвестно где, МГБ могло их расстрелять. Волк в Москве так и не добрался до матушки Матроны. Икона наша там осталась. Хотя пусть лучше образ у матушки будет, чем у Воронова… – он искоса взглянул на зятя:

      – Что в Поставах слышно… – за спиной Волка, в брезентовом вещевом мешке, болтался хороший кус замороженного сала, связки сухой рыбы, мука и несколько бутылок самогона. Хлеб они ели редко, Авраам пек на камнях костра лепешки, на бедуинский манер:

      – В Поставах отмечали восьмое марта, – угрюмо ответил Волк, – товарищ Сталин поздравляет советских женщин с праздником… – он стиснул застывшую руку в кулак:

      – Марте двадцать три года исполнилось, если она жива. Господи, она совсем девчонка, а у нее