Зимопись. Книга вторая. Как я был волком. Петр Ингвин

Что она могла в этом мире?

      – Подвинься ко мне, – донесся ее мягкий шепот. – Ближе. Еще ближе. Ну что ты как не родной. Обними рукой, вот так. С днем рожденья тее-бя-а, с днем рожденья тее-бя-а… С днем рожденья, милый Чапа, с днем рожденья тее-бя-аа…

      Шепчущее ласковое пение навернуло слезы. Страшно захотелось открыть глаза, а все происходящее – сон.

      Нежный чмок в нос завершил поздравление.

      – Все будет хорошо, Чапа. Правда?

      – Обязательно, – срывающимся голосом подтвердил я, всеми силами сдерживаясь, чтоб не расплакаться.

      – Кто? – выкрикнули впереди. – А ну стой!

      – Поктокай у меня. Глаза протри, – донесся голос бородатого «языка».

      Главарь вернулся с совещания. Одновременно мы увидели, что отряд Грозны Святой затушил костры, снялся с места и ушел в обход башни слева. Сивко Предгорный и Таскай Прибрежный увели своих дальше вправо. С утра башня окажется в окружении.

      «Язык» Напраса кратко поведал собратьям результат военного совета:

      – Переть в лоб – терять людей. Деметрия настояла ждать. Перекроем все дороги и тропы, запалим в сторонке что-нибудь ненужное – чтоб выглядело деревенькой или складскими запасами, но так, чтоб крестьяне против нас не поднялись. Из башни обязательно поедут на помощь, это их обязанность. Тогда одни наши возьмут выехавших, остальные окружат башню и предъявят ультиматум. Если получится, ворвемся с наскока. Или надавим на чувства оставшихся.

      Разбойников план порадовал.

      Все улеглись спать. Костры угасли, зажглись звезды. Тома ворочалась, вздыхала, кряхтела. Чувствовалось, что долго колебалась, но пересилила себя:

      – Чапа… ты веришь, случись подобное с тобой, я сделала бы все и даже больше?

      – Ты уже сделала, сохранив мою жизнь в школе. Как соучастницу, тебя ждал финал Глафиры.

      – То не в счет, общая опасность давала силы и заставляла принимать правильные решения.

      Я покачал головой:

      – Мы не в детском саду, скажи прямо, что нужно.

      Сказать, что она покраснела – ничего не сказать. Это несмотря на тьму – почти полную, кроме мрачных отсветов далеких костров в каждом из лагерей. Новолуние.

      – Или руки помыть надо было, – трудно выпихнули ее губы, – особенно после дурацкой мази. Или переела с радости…

      – Снова живот прихватило?

      – Ага.

      – Какие проблемы. Давай, отнесу.

      – К ним я больше обращаться не хочу.

      Еще бы.

      – Куда идти? – спросил я, принимая Тому на руки.

      – За те деревья между лагерями.

      На моей шее сомкнулся мягкий живой обруч.

      – Вы куда? – возник рядом рыкцарь, сменивший Епанчу. – А-а, почву удобрить. Только недолго. Я отсюда прослежу.

      За деревцем мои руки как в прошлый раз начали разворачивать девушку к себе спиной.

      – Стоп. – Ее губы сжались до крови, глаза зажмурились от невыносимого стыда. – Ближе к кустику. Чтоб листики достать. И… – Она набрала побольше воздуха. – К себе лицом. Потом мне нужна свобода рук.

      – Тогда… – Теперь я залился пунцом. – Штаны придется снять полностью.

      Ноги-то