Зимопись. Книга вторая. Как я был волком. Петр Ингвин

Гляди. Смотрик, как меня зовут?

      Парень молчал, перебегая безумными глазами с меня на девушку и обратно.

      – Ну? – подбодрила Тома. – Не бойся! Скажи еще раз!

      – Тома, – выдавил он, в отчаянии оглянувшись на дозорного.

      Тот начал проявлять к нам повышенный интерес.

      – И медведя можно научить кататься на велосипеде, – буркнул я. – Смотрик человек, не собачка. Гортань обычная. Услышал, повторил. Делов-то.

      Увидев, как страж грозно приподнимается, Смотрик первым юркнул назад в пещеру.

      Мы скорбно побрели за ним. Страж злобно рыкнул из своего защищенного каменного закутка. Не то за разговорчики, не то за обломанное кино. Жаль, нам с Томой не светит дежурство на выходе. Если только лет через…

      Даже думать не хочется. Дежурство – почетная обязанность высокоранговых. Именно для того, чтоб подобные нам чего-то не натворили. А если бы не страж…

      Давно в голове сидел план: разматываю пращу, пробиваю голову дозорного камнем, и – свобода!

      Нет, полет камня невозможен – место дежурного едва просматривается сквозь колоннаду сталлагнатов. Чтобы увериться в попадании, нужно выйти наружу и снимать-раскручивать-запускать прямо у стража на виду, прямо в морду. Вой тревоги поднимет стаю раньше, чем камень успеет вылететь. То же с нападением врукопашную. Ни со спины, ни спереди не успеть. Вот если б у меня был меч…

      Ну, был бы. Тогда просто появился бы шанс победить в прямой схватке, не больше. Поднять тревогу противник все равно успеет.

      Опередив Тому, я вновь насупленно улегся в середину. Тома заняла место с другого края и укоризненно-мстительно сощурилась, словно я злой бабайка, отобравший у ребенка игрушку. Но, во-первых, я не бабайка, и злой очень редко. Во-вторых, Смотрик не игрушка. В-третьих, Тома давно не ребенок.

      Так заснули окончательно, усталость трудного дня взяла свое. И ничего не снилось, кроме черноты, пустоты и страшного одиночества.

      Глава 6

      Можно ли считать праведников таковыми, если, попав в рай, они наслаждаются своим положением – в то время как грешники мучаются в аду? Тогда они не праведники. А если не наслаждаются, если тоже мучаются, пусть из сострадания… то какой же это рай? А если это не рай… то они тем более не праведники, раз туда попали! Такие мысли лезли, когда я смотрел на своих подопечных. Недовольные чрезмерной заботой, ощущаемой как вмешательство в личную жизнь, открыто они не возмущались. Даже Тома молчала, делая вид, что все по-прежнему. И ну ничегошеньки не происходит.

      Наступивший день у стаи был праздничным. У нас с Томой – разгрузочным. Никто никуда не шел. Ели, спали, грызлись между собой за остатки мяса. Наша напряженная троица валялась в своем углу в установившемся порядке – со мной в середине. Я следил за ними, они не оставляли без внимания меня. Но я знал: развернуть знамена можно только идя против ветра. Меня не сломить. Они это видели.

      Надолго ли такое затишье?

      Днем