Зимопись. Книга вторая. Как я был волком. Петр Ингвин

сморщившись, она показала язык и отвернулась, ее ровная спина гордо выпрямилась.

      Я долго лежал, дыша ровно и глубоко, думал думы. В голову лезло такое, что, лучше бы не думал. Через некоторое время рискнул. Голова осторожно приподнялась.

      Томина рука бродила по покрывшемуся мурашками соседнему телу. Ее разрывала жажда познания. Я привстал. Ни он, безуспешно изображавший сон, ни словно завороженная, немигающе глядевшая в другую сторону она, не заметили. На моих глазах ладонь продвинулась дальше и игриво отдернулась, достигнув опасной черты. В ответ вопросительно приподнялась и перешла в контратаку рука Смотрика. Тома не возражала. Ее горевший сумасшествием организм мечтало о новых ощущениях и невероятных открытиях.

      Может, я неправильно понимал Томины мотивы? Может, она – исследователь, через окружающее познающая себя. Через осязание другого – свою душу. Искреннюю в этот момент как никогда. Не готовую ни ко лжи, ни к подлости.

      Или это обряд самоочищения – огнем страсти? Я же вижу, как радуется она невероятному ослепляющему свету, что зажегся внутри. Радуется… и стыдится одновременно.

      Они не видят, что я не сплю. Собственно, им нет до меня дела. Они изучают друг друга – смакуя и подавляя нетерпение. Смотрик касается Томы. Осторожно, боязливо, но страстно. Она дотрагивается до него. Пальцы ощупывают персиковые щеки, не доросшие до бритвы, шероховатый лоб, нервно дышащий нос, веки с длинными ресницами.

      Давно пора напомнить о своем существовании. Но кошмар в том, что я тоже живой и тоже имею определенные желания, мозгом не контролируемые. В моем возрасте не иметь их равносильно болезни. Из-за этого иногда случаются неловкие ситуации. Бывают такие сны, что утром не всегда удается незаметно убрать последствия. Тома как бы не замечает. Любопытно: все же не замечает, или как бы? Если б ее это нервировало или возмущало, давно сказала бы. Молчание – знак смирения. Либо незнания. Но не знать о моих потребностях, когда ее саму аж корежит и перекручивает…

      В обычное время ни один человолк, как и мы, новые члены стаи, не обращает внимания на наготу окружающих. Но это не значит, что она никого не волнует в другое время. И если у меня под боком происходит то, что сейчас происходит, невозможно остаться невозмутимым. Организм проснулся. И как влезать в соседскую жизнь в таком виде? Потому не шевелюсь, дышу за порогом слышимости и продолжаю смотреть, как гуляют девичьи пальцы по влажным губам, жесткому подбородку и мягкой шее с отчетливым кадыком. Кавалер приветствует усилия дамы, словно снимая перед ней широкополую шляпу, делая тридцать два подскока и метя огромным пером пол – и Томина противоречивая плоть проседает в ответном реверансе. Органы Смотрика волнуются, пульсируя и надуваясь. Похожи на дышащую жабу: прилив, отлив, прилив, отлив. Нет, больше не могу.

      Резко поднявшись, я перешагнул Тому и нагло втиснулся между ними. Они отпрянули, одновременно сжав веки и отвернувшись.

      Вот и славненько. Теперь можно поспать.

      Глава 4

      Ощущение, что закрыл глаза и сразу открыл вновь. Стая шумно просыпалась. Вожак рыкнул неспешную команду на выход.