Сорок лет среди грабителей и убийц. Иван Путилин

на эти похвалы я указал на Ицку, прося отличить его. Между прочим, это был очень интересный еврей.

      Как он попал в стражники, я не знаю. Труслив он был как заяц, но как сыщик – незаменим. Потом он долго служил у меня, и самые рискованные или щекотливые расследования я всегда поручал ему.

      Маленький, рыжий, с острым, как шило, носом, с крошечными глазками под распухшими воспаленными веками, он производил впечатление ничтожности и с этим видом полной приниженности проникал всюду.

      У него был прямо гениальный нюх. Когда во время обыска все теряли надежду найти что-нибудь, он вдруг вытаскивал вещи из трубы, из-за печки, а один раз нашел украденные деньги у младенца в пеленках!

      Но о нем еще будет немало воспоминаний…

      Келчевский и Прудников, не теряя времени, тотчас приступили к допросу. Первым вызвали Тасина. Тот тотчас повалился в ноги и стал виниться.

      – Пришли двое и продают. Вещи хорошие и дешево. Разве я знал, что это грабленое?

      – А кровь на полушубке?

      – Они сказали, что свинью кололи к празднику, оттого и кровь.

      – А откуда они узнали тебя?

      – Так пришли. Шли и зашли!

      – Ты им говорил свое имя?

      – Нет!

      – А как же они тебя называют? Идите, говорят, к Константину Тасину…

      Он сделал глупое лицо.

      – Спросили у кого-нибудь…

      – Так! Ну, а ты их знаешь?

      – В первый раз видел и больше ни разу!

      Прудников ничего больше не мог добиться. Тогда вмешался Келчевский.

      – Слушай, дурень, – сказал он убедительным тоном, – ведь от твоего запирательства тебе не добро, а только вред будет! Привезем тебя в Петербург, там тебя твои продавцы в глаза уличат да еще наплетут на тебя. И мы им поверим, а тебе нет, потому что ты и сейчас вот врешь и запираешься.

      Тасин потупился.

      – Иди! Мы вот других допросим, а ты пока что подумай!

      И Келчевский велел увести Тасина, а на смену ему привести братьев по очереди.

      Первым вошел Иван Дубовицкий, высокий, здоровый парень, красавец.

      – Попутал грех. Этих самых Петрова да Иванова я еще знал, когда они в бегах тут околачивались. Первые воры, и, сказать правду, боялся я их. Не пусти ночевать – двор спалят, потому и пускал. Ну а потом они, значит, в Питер ушли, а там мне стали лошадок приводить и задешево. Я и брал. С одной стороны, ваше благородие, дешево, а с другой стороны, боялся я их, – чистосердечно сознался он.

      – Знали вы, что это лошади убитых извозчиков?

      Он замялся.

      – Смекал, ваше благородие, а спросить не спрашивал. Боязно. Раз только сказал им: «Вы, братцы, моих ребят не замайте!» Они засмеялись да и говорят: «А ты пометь их!» Только и было разговора.

      Его отослали, а на смену вызвали брата. Василий – полная противоположность Ивану. Слабогрудый, бледный, испитой парень. Он тяжело дышал и глухо кашлял.

      – Ничего не знаю, – сказал он. – Брат всем делом владеет, а я больной, на печи лежу.

      – Знал ты бродяг Петрова и Иванова?

      – Ходили такие. Раньше даже ночевали у нас. Брат очень опасался их.

      Мы снова позвали