Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой. Петр Ингвин

отстал. Зато Шурик, в котором взбурлила смесь паники с совестью, сумел обогнать даже загорелую гору мышц, что проламывала пространство сверхзвуковым бульдозером. Одессит же словно катился: пухленький, сосредоточенно-взъерошенный и неудержимый.

      Из кустарника вырвалось первое исчадие ада – на сенохранилище впрыгнул пятнистый волкодав с меня размером. Истекающая слюной пасть оскалена, в глазах – жажда убийства.

      – Фу! – заорал Малик.

      – Сидеть! – внес лепту одессит. – Чужие!

      Команды, дрессурой доводимые до автоматизма, не сработали. Не домашняя собачка. И не сторожевая. Может, пастушья? Где же пастух?

      – Уберите собаку! На людей кидается! Загрызет же! – тонко и звонко завопил я.

      Вместо ответа из леса выплеснулась еще пара чудищ, а на подходе, судя по звукам, минимум дюжина.

      Собака бросилась, когда Тома почти добралась до нас. Клацнули клыки, замерло сердце. Девушке повезло, трофей – только штанина.

      Пушечным ядром пронесся Малик последние метры, но Шурик уже кинулся на пса, словно вратарь на мяч, и окрестности взорвались его воплем: клыки рвали новую добычу. Дрожащая Тома повисла на мне:

      – Ой, Чапа…

      Еще слез не хватало. Неуместные объятия взвинтили адреналин до предела. Даже до запредела, если так можно сказать. А и нельзя – без разницы, ведь было именно так.

      Прижав и чмокнув в щечку, следующим движением я оторвал девушку от себя:

      – Закопайся. Чем глубже, тем лучше.

      – А ты?

      Ее руки уже рыли внушительную яму. Молодец, девчонка, не пропадет.

      – Оденься! – прилетело мне вдогонку, когда она осознала ситуацию.

      Вот и хорошо. Поздравляю с возвращением в реальный мир.

      Отчаянно труся, я выдвинулся в сторону битвы… и опоздал. К сожалению и к счастью. Шурик жутко выл на пределе слышимости, баюкая порванную руку, сидящее тело мерно раскачивалось. Дергались в конвульсиях растерзанные до костей ноги, выставленные вперед. Абдул-Малик (совесть не позволяла назвать сейчас просто Маликом) весь в крови и шерсти, своей и собачьей, натягивал принесенные Томой штаны.

      – На. – Ко мне прилетела охапка оставшихся тряпок.

      Поскуливающая горка мяса с перебитым позвоночником валялась в сторонке: то ли старалась уползти, то ли, наоборот, продолжить драку. При всем желании не могла ни того, ни другого. Еще одна признаков жизни вовсе не подавала. Третья хрипела свернутой головой с выдавленными глазницами.

      – Как?! – Мозг отказывался верить увиденному.

      – С трудом.

      Большего я не дождался: целая свора таких же созданий с шумом вывалилась из леса. Участь сородичей их не смутила, они почуяли кровь. Нам осталось жить с полминуты.

      Штаны из дерюги на тесемочках оказались безразмерными. Пуговицы, молнии, липучки и застежки отсутствовали как класс. Тканью легкой жилетки, подобной Томиной, я хотел перевязать Шурика.

      – Не успеешь, – бросив быстрый взгляд, сказал Абдул-Малик. – Одень.

      Подумав, он добавил:

      – И закопайся.

      – Нет. – Накинув