Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой. Петр Ингвин

быть с Шуриком. Не бойся. Если что, он поможет.

      Как раз этого я боялся.

      Обходиться без одежды проблемы не составляло: погода благотворила. Тепло и штиль. Полный. Откуда только взялся тот смерч.

      Запах сена бил по мозгам. Копна оказалась невероятной горой, как в высоту, так и вширь. Пришедший на помощь кран «Рука Малика» играючи вызволил меня из осыпавшегося барханчика и водрузил на вершину.

      Пилот-инструктор произнес только одно слово:

      – Интересно.

      Все вокруг было золотым или зеленым за исключением нас: розовых, сидевших в желто-сером, местами до лежалого гнилостно-черного. Но мы смотрели не на себя. Заваливший долину сеномассив был с трех сторон окружен лесом, деревья начинались сразу за полосой кустарника, тоже окаймлявшего нас подковой. На грани видимости торчала труба или водонапорная башня. Но это мелочи, что едва достойны упоминания, поскольку с четвертой стороны горизонт перегородили дымчатые каменные вершины. Горы.

      Ни людей, ни машин, ни животных вокруг. На высочайшем из ближних деревьев – флаг на макушке. Одноцветный, но не черный, не зеленый, не красный. Какой-то грязно-серый.

      Хм. Местность – незнакомая. Горы. Это у нас-то, где это слово обозначает холмик или склон оврага.

      – Малик! – донеслось с другого края гигантского сеновала.

      – Шурик, – обрадовался лысый громила. Его рука призывно вскинулась. – Мы здесь!

      – Алло, кинь маяк!

      – Не видит. Нужно обозначиться.

      Огромными охапками Малик стал подкидывать сено вверх. Сработало. На четвереньках, смешно подбрыкивая на проваливающейся поверхности, одессит карабкался курсом на соломенный гейзер, словно свинка по трясине – сияя незагорелыми округлостями и при остановках прикрываясь одной рукой, поскольку другая использовалась в качестве третьей точки опоры.

      – И как вам это нравится? – Плюхнувшись рядом, Шурик почесался. – И, я дико извиняюсь, где мы?

      – Где Тома? – спросил я главное.

      – Там. – Последовал мах рыжей головы далеко назад. – Я ей не фреберичка.

      – Фре… кто?

      – Нянька. Не нянька. Я.

      Малик уточнил:

      – С ней все в порядке?

      – Люди, что за геволт? Я вас умоляю. Не хочу расстраивать, но у нее все в лучшем виде.

      – Все же. – Большие черные глаза Малика стали тоньше прорези для кредитки, и что-то говорило, что в данном настроении банкомат денег не выдаст. – Почему она там, – лысина качнулась назад, – а ты здесь?

      – Только не надо ой. Нет, сначала ваша лялечка об меня грюпнулась всем центровым фасадом, а как скикнула, что из платьев только мама не горюй и природные украшения, так будто гэц укусил. Слиняла бикицер в кусты, только булки сверкали.

      Я нехорошо зыркнул на Шурика.

      – Нет, попал таки под раздачу, сто раз пардон. Я, на минуточку, тудою и не смотрел ни разу, – выдал он в ответ, хотя вопроса не прозвучало. – В какое место мне этот гембель? Или оно мне надо? Бо на шё там смотреть, вы меня извините? Что свинью брить: визгу много, навару на грош. Кино и немцы.