Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой. Петр Ингвин

же им вдолбили, от зубов отскакивает.

      – Отдайте нож, и я уйду, – снизила тон Карина.

      Типа, сменила гнев на милость.

      – Это мой нож, – сказал я.

      – Это мой нож!

      Выкрик слился с броском. Драка с натренированной шестнадцатилетней убийцей меня не вдохновляла. Шансы уходят в глубокий минус. Победить можно лишь неожиданностью или тем, что здесь неизвестно. И я сделал это. Уже чувствуя, как клещи рук сходятся на шее, ткнул прямой ладонью в открытую всем ветрам диафрагму. Карина поперхнулась, согнулась пополам и гулко поцеловала пол.

      – Кариночка, ты как? – запорхала вокруг нее сестренка.

      У самой глазки сияли, как начищенные сковородки прабабушки. Наконец кто-то поставил старшую сестрицу на место!

      – У-ух… – продышалась воительница. – Да я!..

      Однажды я ходил на самбо почти месяц: родители заранее проплатили восемь занятий, деваться было некуда. Там видел кое-что. Запомнилось главное, слова тренера: «Лучше уметь применять один прием, чем знать тысячу».

      На первом занятии мы изучали и отрабатывали всего один прием – бросок через бедро. Хватаешь за грудки, проворачиваешься с одновременным нагибом, кидаешь. Хватаешь, проворачиваешься, кидаешь. Хватаешь, кидаешь. И так весь урок. На втором снова отрабатывали – его же. До изнеможения. На третьем отрабатывали и применяли. На четвертом применяли до посинения, с противниками разного веса и из разных позиций. Остальные занятия я прогулял, о чем предки, конечно, не догадывались. Сейчас бы снова туда, годика на три…

      Прыжок Карины наткнулся на захват правой руки обеими моими. Сгибаясь в развороте, я резко потянул на себя, энергия нападения сработала в мою пользу, противница полетела через меня на лежак. Мой вздрюченный обстоятельствами организм машинально упал сверху, прижимая, чем получится – не для закрепления победы, об этом не думалось, просто сработал инстинкт самосохранения. Не имея преимущества ни в силе, ни в весе, ни в технике, я вывернул упиравшуюся руку назад, до вскрика. Нет ничего лучше удержания в болевом приеме, если противник один.

      – Нож – мой. Признай и повтори, – приказал я.

      Что ни говори, Карина была знатным бойцом. Превозмогая боль, она вывернулась, под нос выставился средний палец:

      – А хо-хо не хи-хи?

      Зря она это. Моя кисть, обхватив палец, заломила его в обратную сторону. Не выдержит никто. Только под наркозом.

      – Кариночка, пожалуйста, признай, что не права. Если дойдет до разбирательства…

      – Эт-то т-твой, твой нож! – взвыла Карина, губы до странности изогнулись и растеклись по лицу невозможной амебой. Взгляд искромсал меня на куски: – Я припомню.

      – Договорились. Но не забывай, что я ангел. Меня нужно холить и лелеять.

      Рот Зарины старательно изображал поддержку и сострадание сестре, а глаза врать не умели. Они смеялись во всю глотку, если это выражение применимо к данным частям организма.

      Про себя я назвал сестер Солнышком и Злюкой. Очень подходяще.

      – Чем помочь? Что за шум? – В недовольно рыкнувшую