Японский петушок. Из жизни знаменитостей. Олег Минкевич

ответил папа, – ни тебя одного…

      – Но, ваше святейшество, он поместил меня в ад. – Последнее слово Чезена произнёс очень высоко.

      – В ад, говоришь. – Папа неприятно скрипнул пером. Чезене почудился зубной скрежет во тьме изъедающего бездонья. – Здесь я тебе, увы, не помощник. – Павел поднял глаза. – Руки у меня не столь длинны, Бьяджо, чтобы дотянуться до ада. Да и пристало ли святому отцу иметь дело с чертями? Вот если бы ты в чистилище был, я, быть может, тебе и помог бы. Но в твоём случае, сам видишь, милости ты можешь найти лишь у самого художника.

      Но милостив Микеланджело не был. Правоверный церемониймейстер Бьяджо да Чезена, запечатлённый на алтарной стене в образе остроухого Миноса, остался на ней на века.

      Сволочь

      Возбуждённые люди в пропылённых лунги7 и разноцветных тюрбанах, притоптывая и восклицая, толпились на красноватом песке вокруг увёртливого хвостатого зверька и разъярённой змеи, угрожающе раздувшей узорный капюшон. Старинные противники – кобра и мангуст – вели смертельную схватку, поднимая пыль и распаляя увлечённых наблюдателей.

      Уставив на врага бусинки агатовых глаз, кобра шипела, извивалась, скручивалась в напряжённые кольца, распрямлялась как пружина и, не смыкая клыкастой пасти, раз за разом совершала безуспешные броски в сторону мангуста, который, в свою очередь, проворно уходя от опасных выпадов, пытался всадить мелкие острые зубы в чешуйчатое тело противницы. Отважный зверёк совершал кульбиты, дразняще пританцовывал и издавал игривый писк, заглушаемый криками раззадоренных зрителей.

      После пятиминутного единоборства челюсти мангуста стиснули гибкий змеиный позвоночник. Кобра беспомощно затрепыхалась и мгновение спустя повисла безжизненным глянцевитым шнуром. Потеха была окончена.

      – А зрелище-то занятнее бравой возни наших петухов, – прислонившись спиною к пальме, шутливо заметил Антон Павлович Чехов.

      – Это точно, – согласно кивнул стоявший рядом мичман Глинка.

      В октябре 1890 года доктор Чехов покинул тюремный голодающий Сахалин, где навидался гнетущих видов каторжной жизни. Пароход Добровольного флота «Петербург», на котором он возвращался домой, совершал неспешное плавание, претерпевал ярость азиатских тайфунов и периодически делал остановки в портовых городах. Одну из остановок пароход сделал в цейлонском порту. Колониальный остров, с его тёплыми ветрами, восточной пестротой, бронзокожими знойными женщинами и шелестящими фикусами, после малоприятных месяцев, проведённых на кандальном Сахалине, показался Чехову жизнеутверждающим эдемом, полным безмятежности, ласкательных красок и благоуханий.

      – Я возьму себе одного, – немного поразмыслив, сказал Чехов.

      – Кого? – поинтересовался мичман.

      – Мангуса.8

      – Зачем он вам, Антон Палыч?

      – Будет у меня критиком, – улыбнулся Чехов. – Нынешние зубоскалить

7

Лунги – традиционная одежда в Индии.

8

Чехов писал и произносил «мангус».