Японский петушок. Из жизни знаменитостей. Олег Минкевич

прикрыть срамную телесность ни повязкой, ни листком.

      Когда Микеланджело поднял глаза на алтарную стену, чтобы разглядеть детали своей фрески, в капелле появились папа Павел III и его церемониймейстер Бьяджо да Чезена. Смуглое кривоносое лицо постаревшего мастера моментально посуровело: он не любил, когда любопытные глаза делают оценку неоконченного труда. В такие минуты художник легко выходил из себя, он мог не задумываясь надерзить и даже прибегнуть к физическому воздействию, что ощутил на себе однажды воинственный Юлий II, в которого рассерженный Микеланджело, топоча и бранясь, бросал с лесов доски, когда его святейшество, проявив нетерпение, явился в капеллу с целью рассмотреть и разузнать.

      Увидев папу и его церемониймейстера, Микеланджело, гневно сжав замызганный лоскуток в жилистой руке, сердито проговорил:

      – Я же просил, чтобы никто сюда не заглядывал, пока фреска не будет окончена.

      – Не гневайся, сын мой, – умиротворяюще произнёс папа. – Нас привело любопытство. Господь сказал: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдёт в него.6 Мы любопытны, как любопытно дитя, вылезшее из колыбели.

      Благостный тон папы удержал буйствующие порывы Микеланджело, но не придал миролюбия его огрубелому, морщинистому лицу.

      Взглянув на алтарную стену, заполненную больше чем наполовину изображениями обнажённых тел, Бьяджо да Чезена вытаращил глаза и издал неразборчивый возглас, выражавший неприятное чувство. Папа промолчал.

      – Ваше святейшество, это возмутительно! – негодующе сказал папский церемониймейстер и хотел было стыдливо заслониться ладонью от неблагочестивых образов, источающих разрушительный порок, но неожиданно его внимание привлекла одна из женских фигур с голиафскими формами, соответствовавшими тайному вкусу целомудренной церемониймейстерской души. Чезена сглотнул слюну и повторил, уже, однако, не так негодующе: – Это возмутительно…

      Папа продолжал молчать.

      – Почему они голые? – жестикулируя, вопрошал Чезена. Его быстрые глазки метались по всем углам капеллы. – Я не понимаю. Это храм Господень или баня? Буонарроти, вы что себе позволяете? Это немыслимо, в ваших-то летах писать такое. Это художество в угоду еретикам и блудодеям. Наша святая матерь римская католическая церковь веками учит скромности и целомудрию, а вы прямо в святой обители воздвигаете оплот греха. Это возмутительно!

      Микеланджело ещё крепче сжал в руке замызганный лоскуток; в тишине послышался хруст напряжённых пальцев. Негодование художника возрастало.

      – Пойдём, Бьяджо, – заторопился папа, предчувствуя грозу, – оставим мастеру его заботы. Кесарю кесарево…

      Осенью 1541 года, в канун Дня всех святых, фреска Микеланджело «Страшный суд» официально стала доступна для обозрения. Павел III с двумя десятками учёных кардиналов и благочестивым церемониймейстером Бьяджо да Чезеной явились в Сикстинскую капеллу, дабы дать свою оценку работе

6

Евангелие от Марка, 10:15