Радикализация искусства. Избранное. Глеб Нагорный

к Флёру, который угрюмо смотрел на рамки, нервно теребя второй вариант: с дымчатым пиджаком, морковной рубашкой, абрикосовым Томми-Тимошкой в салатных водорослях, с вытаращенными, возбужденными – какими-то абстинентными – глазами на пустом месте.

      – Ухожу, ухожу, быстродеи! – обозлился командируемый и, хлопнув дверью, покинул помещение.

      – Очень нам нужна ваша рожа! – проорал ему вслед Быстродей, поправив покосившиеся от удара рамки.

      – Обиделся. – Дагерротип покачал головой и повернулся к Перфорацию: – Какую надпись сделаем?

      – Так и напишем: «Без лица, или лицо каждого. Top-model Flor», – предложил Перфораций.

      – Лучше только последнюю фразу оставить. Завитьевато получается, – заметил Быстродей.

      – Как хотите, мне всё равно, – отмахнулся фотомастер. – Только без первой фразы весь смысл теряется.

      – В чем же смысл? – озадачился Дагерротип, взглянув на вставленные в стенные кляссеры фотографии.

      – В том, что все мы призраки. Наше прошлое убито фотографиями, наше настоящее – заряженная пленка, а будущее – закрытый объектив, и кадр еще не отснят, – с претензией на философию промудрствовал Перфораций, задумчиво посмотрев на стену с ликвидированными и сданными в архив. – Посмотрите на наше желание отличаться от других: заостренные черты лица, выпяченные скулы, всезнайская ирония на губах и злоба, всеразрушающая злоба в глазах. Только на самом деле – за всем этим кроется страх. Страх быть непонятыми. Страх потеряться в общей массе. Страх, что плечами затрут. Вы не замечали, что многие долго не могут найти себя на стенде, когда приходят за снимками? Это потому, что одеты все одинаково, – по неписаному правилу не отличаться в анкетах. Это оттого, что не только однообразная форма убивает лица, но зачастую и простой серый галстук. Это оттого, что улыбаться нам – по тому же неписаному правилу – запрещено. Вот и получается в итоге одно глупое затравленное лицо. Так что лучше так, призраком – без лица… В массе своей, в желании быть неповторимыми, но при этом оставаться похожими на других, мы, к сожалению, одинаковы, а значит, нас нет, – резюмировал фотомастер. Коллегам после этих слов показалось, что над Перфорацием на мгновение вспыхнул нимб. Вспыхнул и погас.

      – Ну, не знаю, не знаю… я как-то этого не замечал, – Быстродей пожал по цвету и форме неясными плечами.

      – Это потому, что молод еще – спешишь, – наставительно произнес Перфораций. – Остановись – сделай стоп-кадр и посмотри… Посмотри на заносчивых, целеустремленных и самоуверенных. Знаешь, что за всем этим таится? Комплексы, страх и неуверенность в себе. Ты слышишь чеканный шаг? Это – пошаркиванье. Точно тебе говорю, Быстродей. Прислушайся.

      В этот момент, точно по заказу, дверь широко распахнулась, и в приемную вбежал нахрапистый тип в линялом костюме, в отутюженной белой сорочке с двумя равнобедренными треугольниками воротничка, между которыми гордо висел какой-то бесцветный шнурок. Костюмные брюки были