Русский ад. Книга вторая. Андрей Караулов

шконки юркнул на пол молодой, крепко сбитый парень, чем-то похожий на артиста Высоцкого. А рядом с Егоркой стоял здоровенный битюг с фиксой, от которого потом несло, как от лошади после скачек.

      – Поддай-ка, Кривой!

      Запахов здесь, в камере уже никто, похоже, не чувствовал: зэки хорошо привонялись друг к другу. Вдвоем с битюгом они небрежно подняли Егорку и забросили его на нары; с размаха он так ударился о стенку, что опять чуть было не свалился вниз.

      – А вот и здрасьте! – присвистнул Васька. – Глянь, Кривой! Какая у одичалого… шоколадница…

      Васька хоть и молод, но он – опытный карманник. Этот малый лучше всех знал, как здесь, в камере, надо мастырить, чтобы мигом оказаться в тюремной больнице: симулировать заболевание. Если, например, во время прогулки долго мять комочек снега, потом посыпать его солью и приложить к голому телу, на коже сразу проступят два-три сине-бурых пятна. И – к доктору: я умираю! Страшные язвы, подозрение на проказу…

      По инструкции Егорку полагалось бы отправить в карантин, но карантин в Бутырке всегда переполнен. В карантине люди спали по б часов, в четыре смены, кто-то умудрялся спать стоя, спиной прислонившись к стене.

      Васька не отходил от старшего.

      – Я скучаю, Джамиль! Ну, обмозгуй же эту мурку! И выдай об-честву справедливый приговор: пусть фарт мне выйдет…

      Зэки одобрительно загудели.

      – Говорю же: рано пока… – отмахивался Джамиль

      – Очань уж хотца! – настаивал Васька. – Мой батончик просит… прям! И весь беленькой переполнен.

      – Так ты его не лапуй, соплянос – посоветовал кто-то. – С дрочки слезь и не гони! Девственность, бердач, это тот товар… который никогда не портитси…

      Дикость, конечно: здесь, в камере, вроде бы все говорят по-русски, но язык – совершенно дикий, не русский, одно слово – тюремный.

      – А аппетит? – не унимался Васька. – Я ж товарищ с аппетитом.

      – Или свинья, дуря?

      Васька не спорил, он был опытный зэк.

      – Свинья, конечно. Но с аппетитом!

      Зэки засмеялись. Сейчас смеялась уже вся камера, а битюг с фиксой крикнул:

      – Противогондонный пидор, вот ты кто…

      – Спермоторея у меня, ясно, – жаловался Васька. – Эх, жизнь наша бесова… Нас еб…т, а нам некова…

      И он руками отбил на груди чечетку.

      – Не колоти по сердцу, дуря… – посоветовал Кривой. – Не натужь органы… внутренние…

      В камере стоял густой табачный дым, поэтому лиц было совсем не видно. Стекол за решетками не было, выбиты, но дым стоял коромыслом и почему-то не уходил.

      Кривой тупо следил за Егоркой:

      – Глянь, Джамиль! Одичалый наш… гляделки отворил!

      Жизнь в московских подвалах хорошо закалила Егорку – он быстро пришел в себя.

      – Доброе утро, барашек, – подскочил Васька. – общество приветствует тебя в нашем закрытом пансионе… для особо одаренных мальчиков…

      – А ща уже утро? – не поверил Егорка.

      Он пощупал голову: вроде бы голова цела, хотя боль – адская.

      – Хватит беременить мне мозги, –