Этот странный мир. Сборник. Борис Евгеньевич Штейман

тут голод? – взрывается наследница. – У него шведского пюре десять коробок! Помогите загрузить его в машину. Постараюсь устроить его куда-нибудь… в морг.

      Сестренка не из простых. Прикатила в шикарном "мерседесе". Кладем Ильича на заднее сидение.

      – Ключи! – резко говорит она, садясь за руль.

      – Может быть, забыли в квартире? – предполагаю наивно, думая, что речь идет о ключах зажигания.

      – От квартиры, – поморщившись, поясняет она.

      – От квартиры? – валяет дурака Серега. – Не надо бы вам их давать, – размышляет он вслух. – Невоспитанных людей надо же как-то учить… Ну да ладно! – бросает ей ключ в кабину.

      Машина, обдавая нас бензиновой гарью, укатывает восвояси.

      – Движок бы лучше отрегулировала, стерва эдакая, – плюнув ей вслед, комментирует Серега.

      Мы расстаемся.

      – До вечера! – хлопаю его по плечу.

      – До вечера! – как эхо вторит он и тоже хлопает меня по плечу.

      Иду доваривать свою кашу и думаю: не скажется ли такая диета на моей потенции? Пока, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…

      "Власть не может быть плохой или хорошей… – Помешиваю старинной ложечкой с нашей семейной монограммой кашу. – Она может быть плохой или… очень плохой". Мысль не нова. Но позволяет определить позицию как вечно-безразличную оппозицию. Продолжая помешивать кашу, мгновенно достаю нож и бросаю его в старинный буфет. Нож с силой втыкается в темную дубовую поверхность. Она вся испещрена следами от прошлых попаданий. "Жизнь дороже прошлого…" – Меланхолия начинает овладевать мной. Бросаю варить эту чертову эту кашу, хотя такого цвета лица у меня не было даже в юные годы.

      Поднимаюсь к Михалычу. Стучу и запоздало думаю: "А вдруг он дома? И ничего! Сообщу про Ильича". Мои опасения не оправдываются. Открывает дверь Элла.

      – Я тебя жду, жду! Противный! – в нетерпении говорит она.

      – Мы же не договаривались, – удивляюсь я.

      – Ну не будь таким… – она мнется, подыскивая нужное слово: – Дураком!

      Расстегивает пуговицы моей рубашки.

      – Быстрей! – торопит она.

      – Но я же еще не ел, – поддразниваю ее.

      – Потом, потом… – шепчет она, прерывисто дыша…

      "У нее божественная шея…" – думаю безразлично. Мы лежим без сил на все том же злополучном ковре. На нас смотрят люди с полотен Михалыча.

      – Где твои жемчужные бусы? – интересуюсь я.

      До Эллы не доходит смысл вопроса, она еще не вернулась в этот мир. Приходится повторить.

      – Зачем тебе? – наконец звучит ответ-вопрос.

      – Нужно! – "великолепное слово!"

      – Эта сучка Эн взяла! Представляешь?! – Элла чуть приподнимается, опираясь на локоть. Гнев искажает ее умиротворенное до этого лицо: – Ты ведь тоже спал с нею?!

      – Ну что ты. Как тебе не стыдно! – увещеваю ее и неожиданно сообщаю: – Ты знаешь, что Валентин Ильич скончался?

      Слежу за реакцией.

      – Знаю… – не сразу отвечает она, отворачивается, встает, одевается и уходит.

      Ильичу