Розы мая. Дот Хатчисон

до выхода на пенсию держала свою пекарню, и отказываться от ее предложения было бы глупо.

      Они заходят в кухню, и Эддисон останавливается как вкопанный – места за столом уже заняты. Две девушки, обеим лет по восемнадцать, смотрят на него. Одна в знак признания дергает губами. Другая улыбается и показывает ему кукиш. Перед обеими на блюдечках булочки с корицей и глазурью.

      Эддисон и сам толком не знает, что его так шокировало. Некоторым из выживших хочется присутствовать на похоронах – ничего странного. Для одних это зрелище слишком тяжелое, но другие могли пожелать прийти хотя бы ради того, чтобы убедиться, что бывшая пленница, их подруга по несчастью, упокоилась в земле, а не в смоле под стеклом в коридорах Сада, как большинство других.

      – Доброе утро, – настороженно говорит Брэндон.

      – Вик предложил подвезти, – говорит та, что повыше. Инара Моррисси – он вроде бы припоминает, что слышал об официальном разрешении для нее сменить имя – в темно-красном платье, которое удивительно сошлось с цветом ее волос и кожи. Элегантная и даже чересчур собранная для раннего утра. – Приехали вчера на поезде.

      Сейчас они живут в Нью-Йорке. Инара жила там до похищения, а вот Блисс из Атланты, но после того, как их отпустили, перебралась к Инаре и другим девушкам. Остальные члены семьи эмигрировали в Париж, где получил работу ее отец. Если Эддисон и задается иногда вопросом, помогают или нет такие отношения оправиться после пережитого, спрашивать он не собирается – не стоит будить зверя.

      Брэндон знает, что называть ее Блисс не следует – это имя дал Садовник, и оно не только отзывается болезненными воспоминаниями, но и совершенно ей не идет, – однако и Челси называть ее не может. Челси – обыкновенное, нормальное имя, а Блисс – такая озорница… Так что, пока сама не поправит, пусть остается Блисс. Еще она миниатюрная – даже когда они сидят, едва достает Инаре до плеча. Непокорные черные кудри перехвачены сзади гребнем, а платье на ней синее, на несколько тонов гуще почти сиреневых глаз.

      Что ни та, ни другая не надели черное, его не удивляет. Вообще-то они этот цвет не избегают. Обе неплохо приспособились к новым условиям (хотя у Брэндона и остаются некоторые сомнения в отношении Блисс) и обе работают в ресторане, где правила требуют носить черное. Однако в Саду их единственная одежда была черной. Черной и с открытой спиной – чтобы были видны крылья. Отказ от черного – своего рода выражение почтения одной из своих. Остается только надеяться, что Кобияшисы не посчитают это грубостью.

      Но, опять-таки, Блисс довольно груба. Не в первый уже раз она здоровается с ним таким вот жестом.

      – Кто-нибудь еще будет? – спрашивает Эддисон и, руководствуясь здоровой предосторожностью, первой к изогнутой скамье пропускает Рамирес. Обе девушки, конечно, заслуживают уважения за то, что прошли через все и сумели остаться более или менее целыми и невредимыми, но он до сих пор так и не решил для себя, нравятся они ему или нет. Эта неопределенность, эта двойственность взаимна. Каждый раз, когда есть возможность поместить между ними и