Розы мая. Дот Хатчисон

искоса на нашу доску и качает головой. Я пожимаю плечами, но в объяснения не вдаюсь. У меня свои причины, и они никого не касаются.

      В середине второй партии Ганни начинает засыпать. Один из «корейских» ветеранов, представившийся Пирсом, набрасывает на плечи старику еще одно одеяло, укрывает горло и руки.

      – Магазин предлагал нам пользоваться их кафе, – говорит он грубовато, по-видимому, смущенный своей же добротой. – Ганни сказал, мол, он стар, но еще не умер, и мы либо будем здесь, либо не будем нигде.

      – В гордости ничего плохого нет, – отвечаю я. – По крайней мере, когда у тебя есть братья, которые могут смягчить ее, добавив чуточку здравого смысла. – Он моргает растерянно, а потом улыбается. – Мне все равно пора уходить, проверить домашнюю работу на завтра. – Я встаю со скамейки, потягиваюсь, и мышцы отвечают ноющей болью. – Если никто не возражает, приду в пятницу.

      – Приходи, когда захочешь, Синенькая, – говорит Пирс. Что-то подсказывает, что Прией меня будет называть один только Ганни. – Тебе здесь рады.

      В груди как будто разливается тепло. За последние годы меня принимали в разные шахматные сообщества, но здесь, впервые со времен Бостона, мне по-настоящему рады.

      Я поправляю пальто, натягиваю шапочку и иду через парковку в «Крогер» – выпить чего-нибудь горячего. С включенными обогревателями в павильоне вполне комфортно, разве что чуточку свежо, но путь домой долог, и я предпочитаю отправиться в дорогу в компании какао.

      В кафе выстроилась приличная очередь – результат, как мне кажется, попыток работающей в одиночку новой баристы исполнить постоянно меняющиеся желания группы пожилых женщин в пурпурном и красном. Общество Красной Шапочки?.. Не могу решить, есть ли для этих леди собирательное существительное.

      Рядом с очередью, в нескольких футах от меня, кто-то садится на стул и вешает тяжелое пальто на спинку другого стула. Тот самый неприметный тип из шахматного павильона. Из кармана пальто он достает книжку в мягкой обложке, такую потрепанную и помятую, что и названия не разобрать, с загнутыми страницами и потрескавшимся корешком. Открывает книжку, но в нее не смотрит.

      Он смотрит на меня.

      – Согреться изнутри – самое то, что надо.

      Тогда почему бы не стать в очередь?

      Я переступаю с ноги на ногу, переношу центр тяжести и на пару дюймов отодвигаюсь от него. Не сказать, что он так уж близко, но есть ощущение навязчивости. А еще, пожалуй, не стоит называть его безликим; сорвется случайно с языка, а потом проблем не оберешься.

      – Я, кажется, не расслышала ваше имя.

      – А я его и не называл.

      Очередь приходит в движение, и я делаю пару шагов вперед. Одна из леди в пурпурно-красном недовольно ворчит, и у баристы такой вид, будто она вот-вот упадет.

      – Холодно на улице, – говорит мой знакомый после затянувшегося молчания.

      – Февраль в Колорадо.

      – Пешком гулять холодновато, – продолжает он, то ли не замечая, то ли игнорируя сарказм. – Тебя подвезти?

      – Нет, спасибо.

      – Нравится