Алмазы перуанца. Карл Верисгофер

кивнул.

      – Да, – сказал он, – мот и расточитель, но чудный, честный, благородный человек, всеми уважаемый и любимый. Только вот деньги буквально таяли у него в руках: горсть золотых гамбургских дукатов[2] была для него сущий пустяк; всего одна минута, и все эти дукаты мигом исчезали, точно у них вдруг разом вырастали крылья.

      Все это старик говорил таким тоном, точно это были самые отменные качества покойного.

      – У каждого человека имеются свои недостатки, – продолжал он. – Только не всегда так преувеличивают их! Впрочем, ты об этом лучше совсем не думай, но знай, что деньги Цургейденов ничем не лучше моих, а мои тебе обеспечены, мой мальчик! Ладно, ступай себе наверх в свою комнату и загляни в тайничок: я припрятал тебе в нем горсточку слив.

      Бенно встал.

      – Ты полагаешь, что мне лучше вовсе не заходить в гостиную, Гармс?

      Старик потряс головой:

      – Так будет лучше, дитя мое, барометр стоит нынче низко и предвещает бурю!

      – Уже не из-за меня ли опять? – спросил встревоженно юноша.

      – Не то чтобы из-за тебя. Но старики наши сегодня взволнованы! Зачем тебе впутываться в их неприятности?

      – Ну да, конечно! Спокойной ночи, Гармс!

      – Спокойной ночи, дорогой мой, не забудь же заглянуть в трубу твоей печки!

      – Спасибо тебе, Гармс!

      И мальчик побежал наверх. Крадучись пробирался он мимо общей комнаты по совершенно темным сеням, как вдруг услышал, что кто-то произнес его имя, и это заставило его на минуту остановиться.

      – О ком вы скорбите, матушка? – говорил сенатор. – Уж не опять ли о Бенно? Вам все кажется, что ему нехорошо живется!

      – Нет, зачем же мне печалиться о Бенно, Иоганн? – отвечал тихий женский голос, похожий на вздох. – Разве он не получает самые лучшие отметки, разве он не на лучшем счету у своих преподавателей? Но меня огорчает, что ты не любишь его, что ты преследуешь в этом невинном ребенке его покойного отца, которого ты своей жестокостью и нетерпимостью вогнал в гроб!

      Сенатор насмешливо фыркнул.

      – Упреки! – сказал он резким тоном. – Пожалуй, можно было бы с большим правом сказать, что его память до сей поры нарушает наш семейный мир и вызывает постоянно досаду и раздражение. Но вот теперь я знаю, почему вы всплакнули. Сегодня день рождения Теодора, не так ли?

      Ответом было подавленное рыдание старушки. Бенно чувствовал себя также крайне взволнованным. Сегодня день рождения его отца, а где та одинокая могила, о которой даже и он, сын его, не знает? Чья рука когда-либо положила венок на эту позабытую всеми и заброшенную могилу?

      «Я разыщу эту могилу, – решил мальчик, – будь она хоть на краю света. Расспрошу о ней Гармса: он, наверное, знает!»

      – Вы говорите, матушка, что я не люблю мальчика, – продолжал сенатор резко и холодно, – и говорите это так, как будто это несправедливость или преступление с моей стороны, но насколько еще хватит в этом отношении моего долготерпения, я, право, не знаю. Вчера я встретил классного преподавателя Бенно…

      – Ну

2

Дукат (ит. ducato, от позднелат. ducatus – герцогство) – старинная серебряная, а затем золотая монета, появилась в 1140 г. и распространилась по всей Западной Европе в качестве самой высокопробной (3,4–3,5 г чистого золота). В России аналогом дуката был золотой червонец.