Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

Теперь понятно! – карманный вор облегченно вздохнул. – Значит, от Кетчера. Это мой ученик. Вы хорошо усвоили.

      – Да, – сказал Штайнер, – путешествия расширяют кругозор.

      Шулер передал ему карты и испытующе посмотрел на пламя свечи.

      – Свет плохой – но мы ведь, разумеется, играем для души. Господа, не так ли? Так что не передергивать…

      Керн лег на нары и закрыл глаза. Он был полон смутной серой тоски. С момента утреннего допроса он не переставая думал о родителях – в первый раз снова после долгого времени. Он вспомнил, как отец вернулся из полиции. Чтобы присвоить маленькую лабораторию по производству лечебного мыла, парфюмерии и туалетной воды, принадлежавшую отцу, один из конкурентов донес на него гестапо, обвинив его в антиправительственных высказываниях. План удался, как удавались в то время тысячи подобных планов. После шести недель ареста отец Керна вернулся домой совершенно сломленным человеком. Он никогда не говорил об этом; но он продал свою фабрику конкуренту по смехотворной цене. Потом последовало выселение, и начался побег без конца. Из Дрездена в Прагу, из Праги в Брюнн[5], оттуда ночью через границу в Австрию; на следующий день по полицейскому приказу обратно в Чехию; через два дня снова тайно в Вену; ночь, лес, мать с переломанной рукой, неумело, наспех прибинтованной к шине из двух веток; потом из Вены в Венгрию; снова полиция; прощание с матерью, которая могла остаться, потому что была венгерского происхождения; снова граница; снова Вена; жалкая торговля вразнос мылом, туалетной водой, подтяжками и шнурками; вечный страх, что донесут или схватят; вечер, когда не вернулся отец; месяцы в одиночестве, из одного укрытия в другое…

      Керн повернулся. При этом он кого-то задел. Он открыл глаза. На нарах около него лежал последний обитатель камеры, похожий в темноте на черный тюк. Это был мужчина лет пятидесяти, который за весь день почти ни разу не пошевелился.

      – Простите, – сказал Керн, – я не видел…

      Человек не ответил. Керн заметил, что глаза у него открыты. Он знал такое состояние: он часто наблюдал его за время своих скитаний. Самое лучшее тогда – оставить человека в покое.

      – Ах, проклятье! – раздался вдруг из угла, где играли в карты, голос пулярки. – Я дурак. Я непроходимый дурак.

      – Почему? – спросил спокойно Штайнер. – Дама червей была очень кстати.

      – Да я не о том! Ведь этот русский мог бы прислать мне пулярку. Господи, я безмозглый идиот. Я просто безнадежный идиот! – Он озирался с таким видом, словно наступил конец света.

      Керн заметил вдруг, что смеется. Он не хотел смеяться. Но он просто вдруг не мог остановиться. Он смеялся так, что его всего трясло, и он не знал почему. Что-то смеялось внутри него и смешивало все в один комок: тоску, прошлое и все мысли.

      – Что с тобой, крошка? – спросил Штайнер, отрывая взгляд от карт.

      – Я не знаю. Я смеюсь.

      – Смеяться всегда полезно. – Штайнер вытянул пикового короля и намертво убил козырем бессловесного поляка.

      Керн взял сигарету. Все вдруг показалось ему очень простым. Он решил завтра научиться играть в карты, и у него было странное чувство, словно

5

Брно.