Остров на краю света. Джоанн Харрис

собой, как бакланы.

      Она строго посмотрела на Матиа.

      – Легко сказать, Туанетта, но раз святая больше за нас не стоит…

      – Я не про то говорю, Матиа Геноле, и ты это прекрасно знаешь.

      Матиа пожал плечами:

      – Не я первый начал. Если Аристид Бастонне хоть один раз признает, что был не прав…

      Туанетта сердито повернулась ко мне.

      – Видишь, что делается? Взрослые мужчины – старики – ведут себя как дети. Неудивительно, что святая гневается.

      Матиа ощетинился.

      – Не мои же внуки уронили святую…

      Капуцина злобно уставилась на него. Он осекся.

      – Извини, – сказал он, обращаясь ко мне. – Жан Большой не виноват. Если кто и виноват, то Аристид. Он не дал своему внуку нести святую, ведь тогда там были бы двое Геноле и только один Бастонне. Он сам, конечно, не мог помочь, с деревянной ногой-то.

      Он вздохнул.

      – Я же уже говорил. Будет Черный год. Вы же все слышали, как Маринетта звонила.

      – Это не Маринетта была, – сказала Капуцина.

      Она машинально сложила левой рукой «рожки», чтобы отвести несчастье. Матиас сделал то же.

      – Я тебе говорю, этого следовало ожидать, прошло тридцать лет…

      Матиас опять сложил «рожки».

      – Семьдесят второй. Плохой был год.

      Я знала, что плохой: в тот год погибло трое деревенских, в том числе брат отца.

      Матиа отхлебнул колдуновки.

      – Аристиду однажды показалось, что он нашел Маринетту. Ранней весной, в тот год, когда он потерял ногу. Оказалось, это старая мина, осталась с первой войны. Ирония судьбы, скажешь нет?

      Я согласилась. Я слушала вежливо, как могла, хотя девочкой слышала эту старую байку много раз. Ничего не изменилось, говорила я себе с каким-то отчаянием. Даже байки тут такие же старые и потрепанные, как сами островитяне, заезженные, как бусины в четках. Жалость и нетерпение скопились у меня в груди, и я глубоко вздохнула. Матиа, ничего не замечая, продолжал рассказывать так, будто история произошла вчера.

      – Эта штука лежала, наполовину зарытая в песчаном наносе. Если ударить по ней камнем, она звенела. Тогда все дети сошлись с палками и камнями, колотили по ней, чтоб звенела. Несколько часов спустя прилив забрал ее обратно, и она взорвалась сама по себе примерно в ста метрах от того места, где сейчас Ла Жете. Оглушила всю рыбу оттуда до Ле Салана. Э! – Матиа смачно затянулся из трубки. – Дезире сварила ведро буйабеса, не могла вынести, что столько рыбы пропадает зря. Отравила полдеревни.

      Он посмотрел на меня из-под покрасневших век.

      – Я так и не решил, что это было – чудо или нет.

      Туанетта согласно кивнула.

      – Что бы это ни было, с тех пор наша удача сошла на нет. Оливье, сын Аристида, умер в тот год и… ну, ты знаешь… – Она взглянула на меня.

      – Жан Маленький.

      Туанетта опять кивнула.

      – Э! Эти братцы! Слыхала бы ты их в старые времена, – сказала она. – Как сороки, оба два. Болтали без умолку.

      Матиа глотнул колдуновки.

      – Черный год забрал