Загадки Красного сфинкса. Татьяна Александровна Яшина

прачкой, и Марселина ушла довольная, унося заживляющую мазь для рук и какое-то снадобье для отбеливания, в придачу к двойному жалованью.

      Никто этому не удивился, Монсеньер подчеркнуто бережно относился к нуждам тех, кто составлял его ближний круг, независимо от сословия и рода деятельности людей. Я вспомнил слова моего батюшки в последний вечер перед моим отъездом, сказанные мне один на один: «У меня есть жена, и пусть весь мир плюет мне в лицо – если меня любит моя Бернадетта – я утрусь, скажу спасибо, что плюнули, а не побили, и заживу дальше. Когда у человека есть семья, Люсьен, ему не страшен и весь мир. Без семьи человек беззащитен. Или если в семье нелады. Вот короля Анри весь народ прямо обожал – спасло это его? – Но у кардинала не может быть жены. – Жены – нет, а семья может быть у всех, Люсьен».

      Я добавил горячей воды, чтобы мсье Арман не замерз, потом вымыл ему волосы, попросив мэтра Шико придержать затылок, потому что кардинал, казалось, заснул. Он вообще вполне мог заснуть в горячей воде, но, к сожалению, это не могло стать панацеей от бессонницы: он просыпался либо от холода, когда вода остывала, к тому же рискуя простудиться, либо оттого, что я подливал горячую воду, как бы осторожно я ни пытался это сделать. Тем не менее даже короткий сон был ему на пользу, так что мытье он любил не зря.

      Лицо мсье Армана разгладилось, судороги прекратились, прошел где-то час, когда он открыл глаза и попросил вытираться. Я снял с вешалки нагретую простыню и ждал, пока он спустит с плеч мокрую рубаху, с тем чтобы встать из воды и сразу же попасть в простыню, которую я быстро замотал узлом вокруг его стана. На голову ему я немедленно набросил полотенце, и стал сушить волосы Монсеньера, усадив на стул возле камина и подав нагретые туфли.

      Отбросив мокрое полотенце, я взял другое и попросил Монсеньера пересесть спиной к огню, чтобы волосы быстрее высохли. Он послушался, и я подбросил еще пару поленьев, пламя в камине взметнулось.

      – Спалишь мне волосы, Люсьен, будет у меня одна сплошная тонзура…

      – Простите, монсеньер!

      Честно говоря, тонзуру он запустил, и макушка его давно заросла, к моей вящей радости – так теплее, да и мне всегда жаль было его густые, темные, чуть волнистые от природы волосы. Все равно под пилеолусом не видно. Взяв черепаховый гребень, я принялся причесывать Монсеньера – разобрал волосы на пряди, сначала кончики, потом на всю длину, осторожно, без рывков – чтобы волосы высохли в подобии укладки, а не грачиного гнезда.

      Мэтр Шико подал Монсеньеру ежевечернюю порцию пилюль, и тот, наконец, отправился в постель. Заснул он, едва коснувшись головой подушки. Мысленно поблагодарив Господа и пожелав мсье Арману крепкого сна, я вернулся в мыльню и с наслаждением залез в бочку сам. Симон и Безансон еще не успели вылить из нее воду, так что я разлегся в теплой воде и чуть не заснул. Вошел Симон – один из двух лакеев – и смутился, увидев меня: я не считал необходимым мыться по-господски, в рубахе, и сидел в воде голый как лягушка.

      – Привет, Симон, дай-ка