Ватага (сборник). Вячеслав Шишков

Акулька распорола гвоздем руку и испугано зализывает кровь.

      – Пилой надо, пилой! – раздавались голоса. – Силантий, беги-ка за пилой.

      Из избы выскочил низенький, похожий на колдуна, старик и – к Зыкову:

      – Пошто храм Божий рушишь? Ах, злодей!… Вы кто такие, сволочи?!

      Он топал ногами и тряс бородищей, как козел.

      – Удди, дедка Назар! В голову прилетит, – оттаскивали его мужики. Топоры, как коршун в жертву, азартно всаживали крепкий клюв в кондовые столбы.

      – А колокола-то… Надо бы снять. Разобьются.

      – Мягко, снег.

      – Однако разобьются.

      Зыков поймал краем уха разговор.

      – Звоны ваши не славу благовествуют Богу, а хулу, – сказал он громко.

      – Попы на вовся загадили вашу дорожку в царство Божье. На том свете погибель вас ждет. – Он вдруг почувствовал какую-то неприязнь к самому себе, крикнул вверх. – Эй, топоры, стой! – и быстро влез на колокольню. – Скольки? – хлопнул он ладонью в главный колокол.

      – Тридцать пудов никак.

      – Добро, – сказал Зыков и подлез под колокол. – Вышибай клинья!

      Края колокола лежали на его плечах.

      Зацокало железо о железо, молот, прикрякивая, метко бил.

      – Зыков! Смотри, раздавит… Пуп сорвешь.

      – Вали, вали…

      Колокол осел, края врезались, как в глину, в плечи. Ноги Зыкова дрогнули и напружились, стали, как чугун.

      – Подводи к краю! Не вижу… – прохрипел он, едва отдирая ноги от погнувшегося пола, и двинулся вперед.

      – Берегись! – И колокол, приподнявшись на его ручищах, оторопело блямкнул языком и кувырнулся вниз, в сугроб.

      Зыков шумно, с присвистом, дышал. Шумно, с присвистом, вдруг задышал народ.

      – Вот это, ядрит твою, так сила…

      Из носа Зыкова струилась кровь, на висках и шее вспухли жилы. Он поддел в пригоршни снегу и тер ими налившееся кровью лицо.

      Топоры вновь заработали, щепки с урчанием, как лягушки, скакали в воздухе. Кучка мужиков, пыхтя, выпрастывала из сугроба колокол.

      Зыков опять стоял внизу среди толпы.

      – Канат, – скомандовал он. – Зачаливай!

      От поповской калитки кричал священник, его сдерживали, успокаивали мужики, а старухи орали вместе с ним, скверно ругались, взмахивали клюшками.

      – А как насчет попа, братцы? Говори откровенно… – опять сквозь стиснутые зубы спросил Зыков, и белки его глаз, как жало змеи, вильнули в сторону попа.

      Мужики молчали.

      – Эй, кто там еще? Слезай с колокольни!.. Подводи лошадей.

      И по десятку коней впряглись в оба конца каната. Мужики, а сзади ребятишки, крепко вцепились в канат, нагнулись вперед, напрягли мускулы, застыли. И словно две огромных сороконожки влипли присосками в растоптанный белый снег.

      – Готово?

      – Вали!

      Народ ухнул, закричал, некоторые наскоро перекрестились, нагайки ожгли всхрапнувших коней, верх колокольни затрещал, заскорготал костями, покачнулся и, чертя крестом по звездному небу, рухнул вниз. Взвились снег и пыль, лошади и люди посунулись