Ватага (сборник). Вячеслав Шишков

думает вслух Федор Петрович, порывисто и угловато, как дергунчик, размахивает руками, утюжит черную большую бороду, и глаза его горят. – Ха, дисциплина… Да, сволочи вы этакие! Разве такая раньше дисциплина-то была… И что это за власть! Городишко брошен на обум святых, ни войска, ни порядка. Пять раз из рук в руки. То какая-нибудь банда налетит, то эта дрянь, большевичишки, откуда-то вылезут из дыры. А кровь льется, тюрьмы трещат… Вот и поработай тут.

      Выстрелы за окном все чаще, чаще. Черным по голубому снегу снуют людишки. По потолку над головой раздались шаги: проснулся поп.

      – Вот тут и собирай подать. А требуют. Петлей грозят.

      Постучались в дверь.

      – Войдите!

      Бородатый священник в пимах[1], хозяин. Глаза сонные, свинячьи.

      – Стреляют, Федор Петрович. Пойдемте, Бога для, к нам… Боязно.

      – Большевиков бьют, – не то радостно, не то ожесточенно сказал чиновник. – Пять суток только и потанцевали большевики-то… Да и какие это большевики, так, сволота, хулиганы…

      – Говорят, за Зыковым гонцы пошли, – сказал священник.

      – Что ж Зыков? Зыков за них не будет управлять. Зыков – волк, рвач.

      – Говорят, красные регулярные войска идут. Дело-то Колчака – швах. Боже мой, Боже, – голос священника вилял и вздрагивал. – А Зыкова я боюсь, гонитель церкви.

      – Да, Зыков – ого-го, – за кержацкого бога в тюрьме сидел, – чиновник ощупью набил трубку и задымил.

      – Эх, жизнь наша… Ну, Федор Петрович, пойдемте, Бога для, прошу вас. И матушка боится.

      На ходу, когда подымались по темной внутренней лестнице, Артамонов басил:

      – Вам и надо Зыкова бояться, отец Петр. Не вы ли, священство, организовали погромные дружины святого креста? А для каких целей? Чтоб своих же православных мужиков бить…

      – Только большевицкого толку! – вскричал священник. – Только большевицкого толку, противных власти верховного правителя…

      – Да вашего верховного правителя мужики ненавидят, аки змия, – нескладно загромыхал Артамонов.

      – Ежели красную сволочь не истреблять – в смуте кровью изойдем.

      – Да ваше ли это пастырское дело?!. Ведь по вашему навету пятеро повешено… Отец Петр! Батюшка!

      Священник отворил дверь в освященные свои покои и сказал сердито:

      – Ээ, Федор Петрович, всяк по-своему Россию любит.

      Утром красный пятидневный флаг, новенький и крепкий, был сорван с местного управления и водружен старый потрепанный: белый-красный-синий.

      В это же утро три сотни партизан двинулись в поход.

      Под Зыковым – черный гривастый конь, как черт, и думы у Зыкова черные.

      Глава III

      Зыковские партизаны в этом месте впервые. Но население знает их давно и встречает везде с почетом.

      Уж закатилось солнце, когда голова утомленного отряда пришла в село. На площади, возле деревянной церкви, зажглись костры. Мужики добровольно кололи овец, кур, гусей, боровков и с поклоном тащили гостям в котлы.

      – Обида

1

Пимы – валенки.