Колебания. Анастасия Романовна Алейникова

бы, поскольку висеть среди пятнадцати старых деревянных шкафов, закрытых на замки и наполненных тем, о чем никто и не знал, в постоянном пыльном сумраке из-за отсутствия окон, среди картонных коробок и забытых чьих-то вещей он едва захотел бы.

      Шум из столовой удивительным образом обрывался в тропической части этажа. Столовая была переполнена, как и всегда на большом перерыве, толстая дверь в нее никогда не закрывалась, но ни запаха котлет и супа, ни гула голосов не долетало до Яны и Лизы, расположившихся, будто два беспризорника, не нашедших иного места, у батареи и окна, между двумя огромными горшками.

      – Снег пошел! Опять, и даже сильнее, – сказала Лиза, стоявшая к окну боком, прислонившись к шероховатому бежевому горшку.

      Яна, сидевшая на батарее, за которой начиналось окно, словно бы начинался мир, обернулась; теперь весь этот мир был занавешен белой пеленой.

      – Да, – сказала Яна.

      – Будешь еще чай?

      – Можно.

      Лиза, взяв у Яны одноразовый пластиковый стаканчик, стала открывать термос.

      – Всё-таки, что за университет такой! Нигде не сядешь, занято всё вплоть до каждой ступеньки на лестнице! Что, по их мнению, мы должны делать на большом перерыве? Поесть – не поешь, столовая переполнена, бутерброд из буфета, в который выстраивается бесконечная очередь, съешь и то стоя, или сидя на узкой батарее. И они требуют, чтобы мы учились. Нет уж, вы ремонт сперва сделайте и диван поставьте, а потом уже и о придаточных предложениях поговорим…

      – Ты, получается, отказываешь в праве на существование той романтике, которую во всём этом видят некоторые наши однокурсницы? – с неподдельным интересом в голосе спросила Яна. Человек, не знавший ее хорошо, непременно подумал бы, что вопрос этот лишен и капли иронии. Лиза же только привычно заулыбалась.

      – В Италию их отправить, или в Лас-Вегас, всё тут же пройдет. Тонкая душевная организация! Весь Достоевский в Италии вылечится.

      Яна смеялась заранее, каждый раз задавая подобные вопросы и никогда не начиная спорить; спорить, слушая Лизу, стал бы лишь человек, желающий во что бы то ни стало выиграть некий конкурс зануд. И всё-таки Яна, еще смеясь, произнесла:

      – Вылечился бы, да не у всех…

      Лиза, лишь сильнее оживляясь, заговорила:

      – Тут ты права!.. Женя или Ксюша с нашего семинара, например… Ах, знаешь, что сказал мне Холмиков! – Лиза вся засветилась, как ребенок, нашедший особенно веселую игрушку. – Мы были с ним в кабинете, он запер дверь, мы разговаривали, курили, и случайно упомянули Ксюшу… И тут он сказал! «Вы знаете, Лиза, а Ксюша – она попросту дура»!

      От изумления Яна даже застыла на секунду со стаканчиком чая в руке, поднесенным ко рту. Лиза стояла напротив и, казалось, готова была хлопать в ладоши, ожидая только соответствующей реакции Яны, чтобы начать.

      – Так и сказал?.. – переспросила Яна, чувствуя, как губы уже расплываются в улыбке, и