Белый отель. Д. М. Томас

проводник протер в купе стекло,

      на миг остолбенев, потом ушел,

      я вся была как пустотелый ствол

      желанья, жажды – до тех самых пор,

      пока мы в вестибюль во весь опор

      не ворвались – консьержка там спала —

      и он, ключи схвативши со стола,

      наверх стремглав не бросился опять,

      меня не прекращая раздевать

      при этом; небо было голубым,

      но к вечеру как будто белый дым

      поверх деревьев стройных закружил —

      то ветер дул с заснеженных вершин,

      с неделю провели мы среди них,

      постель не покидая ни на миг.

      Ваш сын меня почти распотрошил,

      профессор, я разбита, я без сил,

      не знаю, чем усталость эту снять,

      Вы можете помочь или понять?

      Второй наш вечер помнится мне так:

      ярился ветер жесткий, как наждак,

      меж лиственниц, окреп он, чтоб сорвать

      с беседки крышу – пагоде под стать;

      валы вздымались, многим утонуть

      сулила ночь, Ваш сын ласкал мне грудь,

      потом прижался ртом, сосок набух,

      в отеле свет мигнул, потом потух,

      шаги и гомон слышались во мгле,

      казалось, мы на белом корабле

      в открытом море, плеск и беготня

      повсюду раздавались; он меня

      сосал, сосал – я сдерживала крик:

      с такою силой он к соскам приник,

      что оба затвердели; как сквозь сон,

      порой мы различали стекол звон,

      потом в меня он втиснулся опять;

      Вам не понять, профессор, не понять,

      что там, в горах, за звезды, – свет их чист,

      огромные, что твой кленовый лист,

      все падали, все падали они,

      в воде озерной гасли их огни,

      то были Леониды, он сказал,

      мы слышали – на помощь кто-то звал;

      помимо члена, палец был во мне,

      они крест-накрест терлись в глубине,

      звучал то плач, то быстрый шепоток,

      он влез в другой проход, мой ноготок

      у комеля во мне сокрытый член

      ласкал – в меня утоплен, схвачен в плен,

      ему он больше не принадлежал,

      зигзаг слепящей вспышки пробежал

      так быстро, что исчез скорее, чем

      над крышей раскололся гром, затем

      все снова почернело, лишь в воде

      неверный свет струился кое-где,

      в бильярдной был потоп, все сбились с ног,

      боль нарастала, кончить он не мог,

      нам было так чудесно, со стыда

      сгораю я, профессор, но тогда

      мне было не до этого, хотя

      кричала я; примерно час спустя

      услышали мы хлопанье дверьми —

      от озера скорбящими людьми

      вносились трупы, ветер не стихал,

      Ваш сын, заснув, объятий не разжал.

      Однажды – мы стояли у окна —

      спасти решили кошку: чуть видна,

      чернела средь листвы она густой,

      в которой двое суток с ночи той

      с испугу провела; слепую злость

      ее когтей спасателям пришлось

      отведать; в тот же вечер из меня

      кровь заструилась, алым простыня

      окрасилась,