День гнева (сборник). Север Гансовский

к выходу. Там, снаружи, уже опять передвигали что-то тяжелое.

      Бетли задвинул один засов, потом второй. К счастью, тут все было устроено так, чтобы накрепко запираться изнутри.

      Он вернулся к лесничему.

      Меллер уже лежал у стены, прижав руки к груди. По рубахе у него расползалось мокрое пятно. Он не позволил перевязать себя.

      – Все равно, – сказал он. – Я же чувствую, что конец. Неохота мучиться. Не трогайте.

      – Но ведь к нам придут на помощь! – воскликнул Бетли.

      – Кто?

      Вопрос прозвучал так голо, так открыто и безнадежно, что журналист похолодел.

      Они молчали некоторое время, потом лесничий спросил:

      – Помните, мы всадника видели еще в первый день?

      – Да.

      – Скорее всего, это он торопился предупредить отарков, что вы приехали. Тут у них связь есть: бандиты в городе и отарки. Поэтому отарки объединились. Вы этому не удивляйтесь. Я-то знаю, что если бы с Марса к нам прилетели какие-нибудь осьминоги, и то нашлись бы люди, которые с ними стали бы договариваться.

      – Да, – прошептал журналист.

      Время до вечера протянулось для них без изменений. Меллер быстро слабел. Кровотечение у него остановилось. Он так и не позволил трогать себя. Журналист сидел с ним рядом на каменном полу.

      Отарки оставили их. Не было попыток ни ворваться через дверь, ни кинуть еще гранату. Гомон голосов за окнами то стихал, то возникал вновь.

      Когда спустилось солнце и стало прохладнее, лесничий попросил напиться. Журналист напоил его из фляжки и вытер ему лицо водой.

      Лесничий сказал:

      – Может быть, это и хорошо, что появились отарки. Теперь станет яснее, что же такое человек. Теперь-то мы будем знать, что человек – это не такое существо, которое может считать и выучить геометрию. А что-то другое. Уж очень ученые загордились своей наукой. А она еще не все.

      Меллер умер ночью, а журналист жил еще три дня.

      Первый день он думал только о спасении, переходил от отчаяния к надежде, несколько раз стрелял через окна, рассчитывая, что кто-нибудь услышит выстрелы и придет к нему на помощь.

      К ночи он понял, что эти надежды иллюзорны. Его жизнь показалась ему разделенной на две, никак не связанные между собой части. Больше всего его терзало именно то, что они не были связаны никакой логикой и преемственностью. Одна жизнь была благополучной разумной жизнью преуспевающего журналиста, и она кончилась, когда он вместе с Меллером выехал из города к покрытым лесами горам Главного хребта. Эта первая жизнь никак не предопределяла, что ему придется погибнуть здесь, на острове, в здании заброшенной лаборатории.

      Во второй жизни все могло и быть, и не быть. Она вся составилась из случайностей. И вообще, ее целиком могло не быть. Он волен был и не поехать сюда, отказавшись от этого задания редактора и выбрав другое. Вместо того чтобы заниматься отарками, ему можно было вылететь в Нубию на работы по спасению древних памятников египетского искусства.

      Нелепый случай привел его сюда. И это было самое жуткое.

      Несколько раз он как бы переставал верить в то, что с ними произошло, принимался