Собрание сочинений. Т. 1 Революция. Виктор Шкловский

и его обвиняли во многих убийствах.

      Я всунулся в вагон и поехал на Баку.

      Вся станция разнесена буквально вдребезги.

      Били ее, очевидно, ожесточенно и долго.

      Воды на станции не было.

      Следы крушения попадались довольно часто.

      Я вспоминаю сейчас другую дорогу: караванный путь через Кущинский перевал на Дильман.

      Этот путь шел через земли курдского хана Синко…

      Туда я ехал ночью на автомобиле. Дорога была усеяна с обеих сторон костями.

      Два-три скелета еще имеют несколько кусков кровавого мяса.

      Глаза волков блестели при свете фонарей совсем низко над землей. По три пары рядом. Одна пара повыше, другая ниже. Волки были довольны.

      Обратно у меня сломался автомобиль под Дильманом, у той скалы, на которой есть барельеф, изображающий каких-то всадников, очевидно эпохи Селевкидов.

      Я из упрямства пошел пешком. Было уже лунно. Караваны по ночам там не ходили, боясь грабежей.

      Я прошел всю дорогу, слушая речку, то поднимаясь над ней, то идя по воде.

      Шел, вспоминая рисунки детских книг, изображающих путь каравана.

      И в самом деле, только лошадиными и верблюжьими костями отмечены эти пути.

      Так же был отмечен путь наших эшелонов.

      Перевернутые вагоны как-то правильно размеряли путь.

      Едущие офицеры были уже без погон.

      От Баку я поехал на крыше. Было холодно и неспокойно, хотя я и был привязан к отдушине.

      Под станцией Хосав-Юрт нам сказали, что все водокачки уничтожены.

      Мы наливали воду в паровоз котелками.

      Начальник станции – усталый, затерянный в степи, ошеломленный всем этим потоком самих по себе идущих людей.

      Он нам сказал: «Только что прошел в сторону Червонной (может, ошибаюсь в названии) поезд. Если хотите ехать, поезжайте; но я не советую».

      Мы, конечно, поехали. Мне удалось попасть в вагон. Проехали верст двадцать. За окнами – снежная буря. В вагонах темно.

      Вдруг удар.

      Сундучки, сумки, все летит; но не на пол – весь пол покрыт мозаикой из людей, – а на головы.

      Поезд остановился.

      Почти все в вагоне сидят спокойно, боясь потерять свое место.

      Я вылез из вагона, спрашиваю: «Что?» Говорят – крушение.

      Оказалось, что впереди нас шел другой поезд.

      У него чего-то не хватало, кажется дров. Машинист оставил состав и поехал на станцию.

      Кондуктор забыл выставить фонарь.

      Мы врезались в задние вагоны.

      Перед нашим паровозом лежала какая-то куча досок и торчащих колес.

      Слышно было лошадиное жалобное ржание, кто-то стонал.

      Все бросились к локомотиву: «Цел ли паровоз?»

      Из паровоза шел пар, он сипел.

      Вторая мысль – очистить путь и ехать, ехать.

      Разбитыми лежало перед нами штук пять двухосных вагонов.

      Громадный, американский, с железным остовом товарный вагон не был разбит, а только стоял дыбом. Из него был виден свет.

      Спрашиваем: «Живы?» – «Все живы, только одному