Капитан Темпеста (сборник). Эмилио Сальгари

в перевязь, надетую у него через плечо, и направился к небольшому невзрачного вида дому, изрешеченному турецкими ядрами, но еще настолько крепкому, что в нем можно было жить. Перед входом в этот дом стояли два негра свирепого вида, возле которых лежали две огромные арабские собаки.

      – Разбудите вашего господина, если он уже спит, – сказал албанец неграм. – Гуссейн-паша прислал к нему своего человека с важным поручением.

      – Господин еще не ложился, – ответил один из негров, внимательно оглядев араба.

      – Так ступай к нему и скажи, в чем дело, – продолжал албанец. – Гуссейн-паша не любит шуток, он в дружбе с самим великим визирем, понимаешь?

      Негр ушел в дом, между тем как его товарищ остался на месте с обеими собаками. Посланный вернулся и сказал арабу:

      – Иди за мной. Господин ждет тебя. Мулей-Эль-Кадель оказался в маленькой, плохо убранной комнате, освещенной лишь одним небольшим факелом, воткнутым в наполненный землей глиняный сосуд.

      Молодой турок, немного бледный, очевидно, от не совсем еще затянувшейся раны, был по-прежнему очень хорош с его глубокими черными глазами, достойными освещать личико какой-нибудь гурии из рая Магомета, тонкими чертами лица, небольшой темной бородой и изящно закрученными красивыми усами.

      Хотя он был еще болен, тем не менее, щеголял в стальной кольчуге, опоясанной широким голубым шелковым шарфом, из-за которого сверкали драгоценные золотые, осыпанные бирюзой рукоятки кривой сабли и ятагана.

      – Кто вы? – обратился он к арабу, знаком удалив негра.

      – Мое имя тебе ничего не скажет, господин, – отвечал невольник герцогини д’Эболи, по восточному обычаю, прижимая руки к сердцу и низко кланяясь. – Меня зовут Эль-Кадур.

      – Кажется, я видел тебя где-то?

      – Очень может быть, господин.

      – Ты прислан ко мне Гуссейном-пашой?

      – Нет, господин, это я солгал.

      Мулей-Эль-Кадель, стоявший перед столом, невольно отступил на два шага назад и быстрым движением схватился за рукоятку сабли, но не вынул оружия из ножен.

      Эль-Кадур, со своей стороны, отступив на шаг, поспешил успокоить его движением руки и словами:

      – Не думай, господин, что я пришел покуситься на твою жизнь.

      – Так для чего же ты солгал?

      – Иначе мне не добраться бы до тебя, господин.

      – Значит, это-то и побудило тебя воспользоваться именем Гуссейна-паши? Хорошо. Но кто же действительно послал тебя ко мне?

      – Женщина, которой ты обязан жизнью.

      – Женщина, которой я обязан жизнью?! – повторил молодой турок в полнейшем недоумении.

      – Да, господин, – говорил араб, – притом молодая христианская девушка благородного венецианского происхождения.

      – И этой девушке я обязан жизнью, говоришь ты?

      – Да, господин.

      – Ничего не понимаю! Никакой итальянской женщины или девушки, ни благородной, ни худородной – я не знаю, и ни одной женщине не обязан жизнью, кроме своей матери.

      – Нет, господин, – почтительно, но твердо возразил