Заплати другому. Кэтрин Райан Хайд

считая покореженного грузовика, торчавшего перед входом, все остальное в ее домашней ипостаси вызывало в памяти выражение, которое моя мать использовала применительно к себе: домом гордая.

      Никак не ожидал, что она напомнит мне о матери.

      Вообще я прилично нервничал. Ее дом напоминал мне о гордыне, парившей за вспышками гнева. От этого возникало ощущение, будто меня одолели, ошеломили, словно бы я все силы растерял, ступив на газон у ее порога.

      Она встретила меня в дверях, мучительно красивая. Надела такое пышное ситцевое цветастое платье, словно на полном серьезе принимала гостей к ужину. Я вошел в гостиную, держа в руке цветы, которые все никак не решался вручить. Озноб сковал. Все части тела. Жутко много времени прошло, прежде чем кто-то из нас осмелился о чем-нибудь заговорить.

      А потом, слава богу, появился Тревор.

…

      Как только Арлин убрала со стола тарелки, Тревор сбегал в свою комнату и принес калькулятор. Он отказывался объяснять задуманное им в течение всего ужина, потому что, по его словам, очень трудно что-то показать без калькулятора.

      – Все это началось с того, чему меня папка научил.

      При этих словах Арлин навострила уши и пододвинула кресло, словно собиралась смотреть на калькулятор через плечо сына.

      – Помнишь ту загадку, которую он показывал? Помнишь, мам?

      – Ну, я не знаю, милый. Он знал кучу загадок.

      Тепло исходило от приятно наполненного желудка Рубена. Он смотрел через стол на них и ощущал поразительную расслабленность. Принесенные цветы стояли в вазе на столе. Не розы: это было бы слишком личным, было бы чересчур. Букет, составленный из высушенных цветов, таких солнечных, вроде ромашек, он вручил с извинением за то, что первое впечатление, произведенное им, было безрадостным. То, чему предназначалась роль дружеского жеста, смутило ее и у обоих вызвало ощущение неловкости. Вручив цветы, он совершил ошибку, которую, если бы смог, забрал бы обратно, а каждый взгляд на букет в фарфоровой вазе напоминал ему: нет, не смог бы.

      – Помнишь ту, про работу на тридцать дней?

      – Нет, Тревор, кажется, не помню.

      Голоса доносились до Рубена как бы издали, он чувствовал, что постепенно становится отстраненным от происходящего.

      – Помнишь, он спрашивал: если работать на кого-то тридцать дней и иметь выбор – получать по сто долларов в день или получить один доллар в первый день, а потом каждый следующий день плата будет удваиваться – что лучше выбрать? Я выбрал по сто долларов в день. А он сказал, что я проиграл. Вот я и посчитал на калькуляторе. Сто долларов в день за тридцать дней принесли бы три тысячи. Зато, если удваивать доллары ежедневно, то получишь в последний день больше пятисот миллионов. О разнице между этими суммами нечего и говорить. Вот так я и придумал идею для задания мистера Сент-Клера. Понимаете, я делаю что-то по-настоящему доброе для трех человек. А потом, когда они спрашивают, чем могут расплатиться, я говорю, что им придется заплатить другим. Еще трем людям. Каждому. Вот и получат помощь девять человек. Потом и им