Маневры памяти (сборник). Михаил Глинка

годности. Написать полноценный диплом по специальности, о которой ты услышал три месяца назад, невозможно.

      И теперь уже то, что мы дальше делали, было нам почти привычным… Таким же образом, как кабинеты в Ленинградском Адмиралтействе, мы вскрыли в одном из крыльев здания севастопольского училища (бухта Голландия) складской подвал, где, как кто-то из нас разведал, лежали уже списанные и устаревшие, но, видимо, все еще не подлежащие утилизации блоки корабельной электроники. Эти блоки мы разбирали на радиодетали, из которых мастерили схемы чего-то, что могло сойти за электронные макеты корабельных установок. Так я, например, паял из сопротивлений и конденсаторов некую схему, которая по математической формуле происходящих в ней процессов являлась электронным аналогом реактора, если иметь в виду классическую вереницу из шести цепочек запаздывающих нейтронов…

      Опережая дальнейшее, скажу, что эту созданную паяльником схему с небольшим количеством сопровождающего текста мне потом за диплом и зачли. Ни об охоте за экзаменационными билетами в Адмиралтействе, ни о вскрытиях склада в севастопольском училище никто из наших командиров ничего и никогда не узнал.

      XVII

      Шел последний год нашего пребывания в училище (точнее же – в их череде!) и, несомненно, мечтой каждого из начальников тех факультетов, на которых мы, как материальные свидетельства хрущевской чехарды, вдруг вылуплялись, представлялся тот праздничный день, когда училище от нас, наконец, избавится. Дважды «переведенцы», мы были нагляднейшим пособием темы расходного кадрового материала, а то, что курс на две трети состоял по формальному признаку из отличников, все лишь усугубляло. Ход мыслей севастопольских младшекурсников угадать было не трудно. Если старшекурсников из Ленинграда, да которые учатся образцово, так кинули (да не раз, а уже дважды), то что может ждать их?

      Командиром роты в Севастопольском ВВМИУ ПП (ПП – означало «подводного плаванья») в первые месяцы этого последнего нашего курса был низкорослый капитан-лейтенант, слегка похожий на японца, на самом же деле – из вполне нашей северной народности. Голос у него был не громкий, и речи перед строем состояли из трех-четырех фраз. Несомненно, он хотел добиться от нас хоть минимального порядка, но насколько это ему удалось – из памяти стерлось. В панельных ДОСах («домах офицерского состава»), что были выстроены около ограды училищной территории, звукоизоляции практически не было. И от нескольких уже знакомых нам девушек, случайно оказавшихся дочками училищных офицеров, нам было известно, что, приходя от нас домой, этот наш командир роты иногда плакал. И отнюдь не в переносном смысле. Командовал нами он недолго, и, видимо, наверху уже стало совершенно ясно, что толку здесь ждать не приходится, и нам назначили нового командира роты, капитана третьего ранга. Новый, как и его предшественник, тоже не отличался ростом, к тому же кость, что ли, тонкая, казался совсем худощавым. Словом, на первый взгляд ничего особенного. Представил его нам