Век цинизма. Юрий Вячеславович Кудряшов

наизнанку.

      Его посадили в ту же машину, на которой привезли вчера в отделение. Вернее, это было уже сегодня, ибо то была глубокая ночь. В машине воняло его блевотиной. Плохо замытые следы её были заметны на обивке сидений.

      – Вот теперь сам и нюхай, бедолага! – сказал старший лейтенант, сидевший за рулём.

      Они ехали всего минут пять. Или же Пану так только показалось, потому что он вырубился, как только машина тронулась, и проснулся уже на месте.

      Трудно было определить, являлось ли место назначения частью города Пушкино или уже каким-нибудь селом Гадюкино Пушкинского района. Капитанская дачка была довольно крупной, но ветхой. По всему видно было, что жил в ней не капитан, а какой-нибудь дедушка или бабушка его самого или его невесты. Удобства были на улице. По грядкам шастал пушистый чёрный котяра, а на привязи лаяла на нового гостя покоцанная дворняга.

      Пана завели в большущий амбар, который и правда был до потолка завален поломанной советской мебелью.

      – Давай, приступай, – скомандовал старший лейтенант.

      – И куда это всё?

      – Прям сюда, во двор. Вечером устроим охрененный кострище!

      – А ведь кто-то бы эту мебель с руками оторвал, – справедливо заметил Пан.

      – Да кому оно на хрен надо это барахло! Вываливай всё на траву!

      И Пан начал разгребать заросшие паутиной завалы, вытаскивая один за другим обветшалые предметы роскоши хрущёвских, а иногда и сталинских времён: столы и стулья, серванты и кресла, шкафы и антресоли, шифоньеры и тумбочки, комоды и полочки, даже диваны и кровати. Старший лейтенант с коллегой стояли и курили, посмеиваясь, в дверях амбара. Очевидно, это их капитан подрядил ворошить своё прошлое, а они и рады, что нашли козла отпущения.

      Бог весть как долго Пан занимался этим. Он не чувствовал времени. Тело его работало, а сознание спало. Ни одна мысль уже не находила сил пробежать в его воспалённой с бодуна голове.

      Но что же это такое пряталось под завалами – огромное, чёрное, со знакомыми до боли изгибами? Быть может, ему мерещилось? Быть может, это порождённые дичайшим похмельем галлюцинации? Не может быть, чтобы это было то, о чём он думает! И только тогда, когда ничего другого уже не осталось во всём помещении – Пан поверил своим глазам.

      Это был рояль. Пан открыл крышку и увидел логотип изготовителя: «C. BECHSTEIN». Несмотря на скромные познания в области музыки, Пану было известно, что «Бехштейн» наряду со «Стейнвеем» – лучшие производители роялей всех времён и народов.

      Пан взял первый попавшийся аккорд. Рояль был в отличном состоянии, хотя и расстроен. Но звук его словно изливал бальзам на душу Пантелея, возрождая к жизни его измученное нутро. Такой рояль мог бы стоять на сцене Большого зала консерватории. Одному Богу известно, откуда мог взяться на капитанской дачке под завалами старый, расстроенный, но всё же вполне ещё пригодный к эксплуатации «Бехштейн».

      – Да ты из шараги, что ль? – воскликнул старший лейтенант, услышав игру Пана. – Что ж сразу не сказал?

      – Откуда