18. Алексей Викторович Марьясов

девятиэтажек. Краской из баллончика, небрежно, словно на бегу, кто-то оставил на стене знакомое имя.

      Земфира – одно время ее песни слушало полстраны. Я тоже слушаю и немного удивляюсь тому, что мне это нравится. Мне бы подошла такая женщина.

      Впрочем, вздор, мое самолюбие в момент истощило бы меня, как раковая опухоль. Я бы не смог мириться с таким талантом по соседству. Как бы я думал о том, что какой-нибудь идиот дрочит на ее фотографию, а огромные толпы на концертах просто испытывают экстаз.

      Я патологически ревнив. А моя Лена обожает сидеть на полу. Я просто прошу не делать этого при посторонних, а между тем сам всегда с удовольствием рассматриваю ее попу и изгиб спины, когда она протягивает руку, чтобы взять книгу с низкорослого столика. Но я не хочу, чтобы другие догадались о том, какую прелесть скрывает ее аланское тело, и не сделали ее соучастницей греха даже в своих плотоядных мыслях.

      Меж двух домов, в одном из которых и живет Боров, свежий ветер несет летнюю пыль. Я хочу, чтобы этот ветер означал перемену погоды, чтобы вдруг потемнело небо, грянул гром, хлынул дождь.

      Кстати, вот Боров, стоит с каким-то бичом у своего подъезда, и удача, должно быть, сама идет в руки. Барыги обламывают чаще, чем продают то, что ты хочешь. Набирая номер, не стоит надеяться на то, что тебя попросят приехать в любое удобное время. «Сейчас нет, может быть, завтра» или «мне нужно перезвонить» или «остался один бутор, вот-вот подвезут лучше» – это их обыкновенные ответы на ваше угрюмое «ну как?».

      Боров замечает меня и машет в ответ. На ногах он стоит как-то неуверенно, наверное, пьян или просто не спал ночью. Я почти бегу. Удивительно, но воспоминания об утренней ссоре уже не тревожат меня. Я думаю о ней рационально и даже начинаю казаться себе не виноватым.

      Я протягиваю руку, и Боров, словно он и впрямь так рад меня видеть, крепко пожимает ее, широко улыбаясь мне в лицо. Его зубы омерзительны. Если бы я был женщиной, вряд ли я сумел бы заставить себя с ним поцеловаться. А каково бы мне было, пососи я у него?

      – Ну как? – спрашиваю я.

      – Ништяк, – почему-то вместо Борова отвечает бичуган и тоже протягивает руку.

      Я понимаю, что оба они пьяны в стельку. Особенно Боров. Главное – суметь объяснить ему, чего я хочу.

      – У тебя есть? – спрашиваю я уже более определенно.

      В ответ он идиотски смеется. Это, конечно же, не ответ.

      – Иван, – говорит Бичуган и подмигивает мне, словно я шлюха. Значит, надо знакомиться.

      – Стас, – бросаю мимо и гляжу тоже мимо.

      – П-п-пойдем, – говорит Боров. Он заикается даже тогда, когда трезв, просто в его несчастном мозгу что-то сломалось. Прежде он жил в Грозном, у него были жена и дочь. Потом бежал. Его семья уцелела, но она перестала быть его семьей. Теперь он кочует по квартирам, снимая жилье у алкоголиков, которые вместе с остальными человеческими качествами почему-то утратили и жадность и приобрели вместо всего этого один порок.

      Боров зарабатывает на жизнь тем, что продает анашу. Механизм прост – покупаешь